Ф.Н. Блюхер, С.Л. Гурко

Меры цивилизованности

Fyodor N. Blyukher, Sergey L. Gurko

Measures of civilisation

В статье предпринимается попытка разностороннего рассмотрения понятия «цивили­зованность» и сопряженного с ним понятия «варварство». Показано, как термин «ци­вилизация» последовательно приобретает идеологическое, научное и философское измерение. Возникновение в ходе истории таких социальных институтов, как рели­гия, торговля, политика, право, наконец, централизованная военная промышленность и развитая экономика, знаменует этапы постепенного наполнения понятия цивилизо­ванности тем содержанием, которое мы обнаруживаем в нем сегодня. Варварство из антропологическо-географической характеристики превращается в обозначение функциональных особенностей социальных процессов – меры их уклонения от «ци­вилизованного» образа действий. Авторы склонны полагать, что при значительном историческом разнообразии цивилизационных стратегий цивилизационное движе­ние является все же скорее универсальным средством поиска сбалансированного подхода к использованию ресурсов как отдельными человеческими сообществами, так и человечеством в целом. Приблизительной же мерой успешности цивилизаци­онных процессов может служить обобщенное представление об энергетической эф­фективности.

Ключевые слова: цивилизация, варварство, идеология, наука, философия, цивили­зованная религия, энергия, эффективность.

The article makes an attempt to consider the concept of “civilization” and its corollary concept of “barbarism” from different perspectives. It shows how the term “civilization” successively acquires ideological, scientific and philosophical dimensions. The emer­gence in the course of history of such social institutions as religion, trade, politics, law, and, finally, centralized military industry and a developed economy mark the stages of the gradual filling of the concept of civility with the content that we find in it today. Barbarism from an anthropological-geographical characteristic turns into a designation of functional features of social processes – a measure of their deviation from a “civilized” mode of action. The authors are inclined to believe that, despite the historical diversity of civilization strategies, the civilization movement is rather a universal means of search‐

ing for a balanced approach to the use of resources both by individual human communi­ties and humankind as a whole. A generalized idea of energy efficiency can serve as a rough measure of the success of civilizational processes.

Keywords: civilization, barbarism, ideology, science, philosophy, civilized religion, en­ergy, efficiency.

Как показывают исследования Н. Элиаса, первоначально слово “civilisa­tion” возникает во французском политическом словаре в конце XVIII в. для обозначения курса реформ, «которые позволят обществу развиваться по средней линии, балансируя между варварством и декадансом» [12, с. 102]. У просвещенных сторонников реформ возникает идея, как из «наличного об­щества сделать общество цивилизованное, т.е. цивилизовать государство, конституцию, воспитание, а тем самым и широкие слои народа; освободить­ся от всего варварского и противного разуму» [12, с. 104]. Интересно, что во время Французской революции употребление слова практически схо­дит на нет, чтобы опять возникнуть в эпоху Наполеона, но с несколько дру­гим содержанием. «Сознание собственного превосходства, собственной “ци­вилизованности” служит нациям, приступившим к колониальным захватам, а тем самым ставшим властителями континентов за пределами Европы <…> для легитимации господства» [12, с. 106–107].

Но и в пределах Европы все оказывается неоднозначно. Так, Россия, ко­торая, по словам Бонапарта, «в течение пятидесяти лет оказывала на дела Европы» гибельное влияние [13, с. 14], – государство цивилизованное. По крайней мере, с ней можно и нужно заключить «хороший мир», чего, од­нако, нельзя сказать о русском народе. Маршал Л.Г. Сен-Сир, рассуждая о причинах отказа Наполеона от планов отмены в России крепостного пра­ва, пишет: «Впрочем, и в интересах гуманности, хорошо или плохо посту­пил Наполеон, что не поддержал это восстание? Вопрос этот слишком се­рьезен <…> ибо речь идет о народе, лишенном цивилизации, в течение ве­ков находившемся в тяжелой зависимости и в полнейшем невежестве» [14]. Впрочем, русские не остаются в долгу. Просвещенному разуму французов противопоставляется христианское милосердие и духовное единство рус­ского народа. «Истребление всех вас с лица земли не удовлетворяет доста­точно правосудию. Тщетно во всех сих лютостях станете вы обвинять одно­го Наполеона. Нет! Вы прежде его показали до какой степени разврата и свирепости безверие довело нравы ваши; оно издавна между вами посеян­ное росло, распространялось и созревало; оно одержав над вами силу, из глубины ада изрыгло к вам воспитанников и любимцев своих Маратов и Робеспьеров и наконец послало Наполеона. Вы для того и избрали их вла­дыками над собой, что видели в них ум самый зловредный, сердце самое жестокое» [3, c. 271]. Здесь – корень всех будущих противоречий XIX в. На каких основаниях устраивать взаимодействие между государствами

и народами? На основаниях разума, открытого наукой и зафиксированного в праве, – утверждают западники. На основании христианства, которое уже вводит нас в европейскую семью народов, – уверены славянофилы. Неслу­чайно именно «православие» является первым словом в уваровской триаде. Соответственно решается и проблема обоснования «присоединения» отста­лых народов, т.е. создания колоний. Для европейцев колониализм – несение света разума дикарям и «отсталым» Индии и Китаю. Для русских колониа­лизм – избавление от «страданий» христиан из-за работорговли, приобще­ние диких народов к более высокой, гуманной (христианской) культуре. Пы­таясь обосновать различие западного прогресса и застоя древневосточных цивилизаций с точки зрения натуралиста-эмпирика XIX в., Н.Я. Данилев­ский пишет: «Результаты, достигнутые последовательными трудами этих пяти или шести цивилизаций [египетской, ассирийско-вавилоно-финикий­ской, греческой, римской, еврейской, германо-романской], своевременно сменявших одна другую и получивших к тому же сверхъестественный дар христианства (разметка наша), должны были далеко превзойти совершен­но уединенные цивилизации, каковы китайская и индийская» [2, с. 208].

Так, идеологический концепт, придуманный для решения узких полити­ческих и пропагандистских задач с целью отделить «образованных и силь­ных» европейцев от «темных и диких» неевропейцев, становится предме­том исследования ученого.

Второе «пришествие» термина случилось во время Первой мировой вой­ны. После обстрела Реймса германскими войсками пропагандисты Антанты обвинили немцев в отсутствии цивилизованности. Двадцатью годами рань­ше, описывая резню, которую японские войска учинили во время Японо-китайской войны 1894–1895 гг., «Нью-Йорк таймс» сообщал: «Безудержная вакханалия убийств длилась три дня. Это первое пятно на репутации японской цивилизации, впавшей в данном случае в варварство» [5]. В обоих случаях речь шла о нарушении «законов войны», но впервые – не о европей­ской или китайской цивилизации, а, по существу, о нациях. В этом плане «Закат Европы» Шпенглера – философско-публицистическое произведение, описывающее всемирную историю как процесс рождения и умирания много­образия культур, которые со временем становятся рациональными, материа­листическими, урбанистическими цивилизациями. Это скорее «немецкий» ответ «Европе», резкое противопоставление «фаустовской культуры» англо-французскому материализму и предвестник завершения единой европейской цивилизации [11]. И только с появлением работ историка А. Тойнби в сере­дине ХХ в. «цивилизация» становится понятием, к которому применимы стандартные требования научной методологии, правда, с уточнением того, что это методология гуманитарной науки [9].

Слово «цивилизация» может быть использовано в разных контекстах, в зависимости от которых оно и обретает свой смысл. В идеологии оно ис­пользуется как концепт (das Konzept) для выражения качественных разли­чий между объектами наблюдений. Причем в двух смыслах: в первом – что­бы обозначить другого как «варвара», во втором – чтобы предложить циви­лизованное решение проблемы. В исторической науке и антропологии – как понятие (der Begriff) для уточнения определенного этапа в развитии челове­чества. На примере научного подхода рассмотрим появление различных идеологических смыслов понятия «цивилизация».

Два больших поселения керамического неолита – Асикли-Хююк и Чатал-Хююк, несмотря на свои размеры (около 2000 строений), не ха­рактеризуются учеными как цивилизации. Однако понятно, что если со­общество людей смогло дорасти до 10 000 особей, живущих в одном ме­сте и имеющих общий культ, то при удачном стечении обстоятельств оно может и дальше численно увеличиваться. Увеличение многообразия и ко­личества предметов и их хозяйственное освоение рождают новые про­фессии, и если среда обитания позволяет интенсивно увеличивать чис­ленность населения, то вполне возможно появление объединений, кото­рые впоследствии могут стать протогосударствами, в которых могут возникнуть устойчивые обряды и даже наблюдение над отдельными эле­ментами природы, как бы протокультура и протонаука. Собственно гово­ря, именно такие образования мы и называем цивилизациями древности, те, о которых мы можем судить исключительно на основании археологи­ческих данных: Хараппская, Убейд, Элам и другие. Здесь интересно, что социальное образование в долине Инда называют цивилизацией, видимо, из-за наличия нескольких городских поселений. Элам – протогосудар­ством, а Убейд в Месопотамии – периодом или археологической фазой, чем-то большим, чем культура, но меньшим, чем цивилизация. Скорее всего, они погибают, столкнувшись с кризисом перенаселения в рамках границ интенсивной эксплуатации среды обитания, к которым также от­носится и эпидемиологический риск. Именно к таким социальным об­разованиям мы с полным основанием можем отнести характеристику ци­вилизации как «большого социума» с городом, прежде всего потому, что никаких других характеристик у них нет. Но так как у истории нет предопределенности, у этих социумов может быть разная судьба. Циви­лизация реки Инд исчезает с горизонтов истории. На место Убейдского образования приходят шумеры с изобретенным гончарным кругом, и воз­никают цивилизации Междуречья. Элам свыше 2500 лет воевал с цивили­зациями Междуречья, пока не был окончательно покорен ассирийцами и из цивилизации не превратился в региональную культуру, завоеванную в конечном счете уже персами.

У этих первичных «цивилизаций» есть своя логика развития, которая возникает на основании двух областей организации социальной жизни: вла­сти и религии. Их взаимодействие может порождать следующий уровень социального развития – большие империи с развитым законодательством, грандиозным для того уровня жизни строительством, созданием профессио­нальных армий, возникновением прообраза бюрократии и даже организаци­ей изучения природных закономерностей, имеющих «прикладной» харак­тер. В истории они получают название «цивилизации дворцово-храмового комплекса». Это цивилизации Междуречья, Хеттская и Египетская. В неко­торых случаях мы хорошо знаем историю этих цивилизаций и у нас могут быть их архивы. В соответствии с этим мы можем судить, что прикладные знания, добытые часто в религиозной или ремесленной форме, помогали им справиться с пределами интенсивного роста и создать устойчивые формы ирригации, прообраз санитарии, внешнюю торговлю и другие формы, кото­рых мы не находим у более ранних больших социальных образований. Поэтому ученые с полным основанием применяют к ним понятие «цивили­зация». Но в текстах, которые оставили нам шумеры, хетты и египтяне, мы не находим не только понятие «цивилизация», но и понятие «варвар». Егип­тяне, идя на хеттов, покоряют конкретные племена или в крайнем случае ко­чевников. Гиксосы (древнеегипет. «вожди или властители чужих стран») на­званы по их социальному статусу. Окружающий мир вполне укладывается в конкретную картину, для которой хватает имен собственных или связан­ных с образом действия. Эти цивилизации возникли вокруг персонифициру­емой власти. Собственно говоря, иногда наши знания о них строятся на основании периодичности этой персонификации. «Мы почти ничего не знаем о прочих событиях этого царствования» [4, с. 367].

У этих цивилизаций мы также можем найти несколько признаков, важных для нашей темы: продолжительность существования и наличие открытий, по­влиявших на нашу современную цивилизацию (таких, как создание архива, шестидесятиричная вавилонская система счета или египетский календарь).

Однако нельзя думать, что все цивилизации развиваются по одному сценарию. Некоторые города древности образуют государства, которые могут не становиться цивилизациями: например, Библ (до захвата амореями), Эбла, финикийцы. Общее между ними – роль международной торговли в возникно­вении устойчивой городской среды. Но если два первых остались локальны­ми историческими образованиями, то финикийцам и вошедшему в их систе­му Библу была уготована более длинная историческая судьба. Парадоксально, что никто из изучающих цивилизации ученых XIX–XX вв. не выделяет фини­кийцев в отдельную цивилизацию. Видимо, из-за того, что это – не обширные земельные империи, а талассократическая конфедерация городов. Природные условия, в которых живут люди, могут быть таковы, что возникает не одна

большая империя, а много небольших поселений, у которых хватает ресурсов для существования и защиты, но не хватает сил для внешней военной экспан­сии. Здесь намечается следующая развилка истории.

Можно построить корабли и впервые в истории организовать глобаль­ную торговлю от Инда до Балтики. Можно покорить соседние племена, со­здать военизированную племенную организацию и заставить илотов кор­мить спартиатов. Первый путь приносит богатство, способствует развитию культуры и привлекает очередных имперских завоевателей. Второй – более традиционный, но требует нетрадиционных методов социальной мобилиза­ции: отказа от власти и богатства. Однако существует и третий путь разви­тия внутриплеменной и локально-племенной торговли. Такие племена-городки могут враждовать, совершать друг на друга набеги, но общая ску­дость их жизни делает риск гибели во время войны за ту добычу, которую они могут получить, чрезмерным. Внутри- и межплеменная торговля при­носит больше. По всей видимости, именно интенсификация товарного об­мена и создает этот тип государственности. Греческие колонии – торгово-производственные фактории, созданные для расширенного производства то­вара, в котором нуждается метрополия, материнский полис. Подобный тип государственности также создает законодательство, строительство, военную и гражданскую службу, искусство и науку, но несколько в другой форме. «Большинство известных нам народов, запрещая месть и самоуправство, со­здают постепенно особые судебные органы, которые и решают споры от имени государства, выводя свою компетентность и силу не из какого-либо соглашения сторон, а из понятия государства и власти» [8]. Древнегре­ческое право регулирует отношения между гражданами, в том числе в сфе­ре экономики (долг, залоги, собственность, выкуп, состояние рабства). Если древневосточные чудеса света имеют четко выраженный сакрально-властный характер, то первоначальные святилища греков скромны и посвя­щены решению задач повседневной жизни (предсказание ближайшего бу­дущего, война, плодородие). Но все бы это могло остаться на уровне обыч­ного племенного города типа небольших городов-государств Ионийского побережья, если бы не одно новшество, позволившее грекам создать совер­шенно особый тип цивилизации. Они изобрели такой социальный инсти­тут, как публичная политика. Дело даже не в демократии и разделении вла­стей, дело в самой возможности выбора режима управления обществом и обсуждении этого выбора.

Эти два социальных института – торговля и политика – создают новый тип социальных отношений, например союзы свободных полисов, имеющих общую казну, и в конечном счете нового человека, который, даже будучи сво­бодным, имеет цену и «знает себе цену». Нигде в древневосточных цивили­зациях мы не находим явления свободного наемничества, описанного

в «Анабасисе». Конечно, локальное наемничество было и в древних циви­лизациях, воины из племен могли наниматься в качестве воинов в города-государства. Но никогда речь не шла о собранной одиннадцатитысячной ар­мии греков из различных полисов в составе отрядов, подчиненных своим командирам, которые отправляются воевать за персидского царевича Кира в Персию. При этом целью похода для воинов является не власть, не захват земель, а «только бизнес» (так, в результате «забастовки» наемники подни­мают свое жалование с одного до полутора дариков в месяц). Когда часть из них, дойдя до Финикии, признает затею излишне рискованной и отплы­вает на кораблях домой в Грецию, оставшимися участниками данный довод признается вполне достаточным основанием. И именно здесь мы впервые встречаемся с «варварами». Войско Кира состоит из варваров и греков, причем в варварском войске есть базар, где греки покупают еду. Сами же греки, в соответствии с условиями договора найма, придерживаются строгой дисциплины и не разоряют земли, через которые следуют. Впослед­ствии добыча делится поровну, но при этом периодически проходят собра­ния воинов, чтобы решить вопросы не только стратегии, но и выбора воена­чальников. Воины принадлежат к разным полисам и даже разным племенам (дорийцы, ахейцы, ионийцы), когда они наконец достигают Трапезунда, то это не греческая цивилизация, а синопская колония. Более того, выбор дальнейшего движения воинов в Элладу совсем не облегчается. Наоборот. В начале похода при возникших противоречиях спартанец Клеарх, руково­дитель наемного войска, говорит, что все воины являются для него «и отече­ством, и друзьями, и соратниками» [6, I, III, 6]. Чем ближе греки подходят к Элладе, тем сильнее обостряются противоречия внутри этого воинского микрокосмоса. В конце концов войско вынуждено разделиться по полисно­му принципу, а политические разногласия в условиях спартанского господства над Элладой ставят эту некогда единую группу на грань уничто­жения. Греки не мыслят себя как единую цивилизацию, но мыслят негреков как варваров, особенно если эти негреки – подданные персидского царя. Варвары – негреки, потерявшие свое племенное (халибы, пафлагонцы, кол­хи) или государственное (килликийцы, египтяне, армяне) имя. По существу, это безымянные подданные Персидской империи, а если говорить в тер­минах этой статьи – другой цивилизации.

Здесь очень важно зафиксировать само столкновение этих разных циви­лизационных принципов, одного – унаследованного от древневосточных ци­вилизаций Междуречья и другого – характерного для аттического периода греческой цивилизации. Но о «цивилизации» как понятии мы еще не можем ничего сказать, потому что пока мы фиксируем только то, что отдельный на­род называет другой народ варварами. И мы можем лишь присмотреться к гре­кам, чтобы понять, что им дает такое основание. Именно в «Анабасисе» мы

видим те принципы, которыми руководствуются греки, когда принимают согла­сованные решения. Понятно, что после гибели Кира прагматический момент выживания выходит на первое место. Они вполне готовы продать свое воинское ремесло Артаксерксу, но им нужны гарантии. Рациональные поиски нового союза наталкиваются на коварство персов, из-за которого гибнет воен­ное руководство армии. Оставшееся без руководства войско должно принять решение сдаться на милость «клятвопреступникам» или продолжать бороться. Все последующие дискуссии ведутся по правилам рациональной аргумента­ции. Вывод однозначен: «мы должны сделать все, чтобы не подпасть под власть варваров, но, наоборот, подчинить их себе» [6, III, I, 35].

Безусловно, текст «Анабасиса» – литература, хотя и за авторством одно­го из очевидцев описанных событий. Но ведь ничего похожего мы не нахо­дим у противоположной стороны. При том что у текста Ксенофонта есть предшественники – Геродот, Фукидид и вся классическая греческая драма­тургия. Греки создают новые направления в искусстве, драма обращается к индивиду. Мифы и истории от Гесиода и Гомера описывают «мир как он есть» и «историю как она была». Этот тип литературы существует и на Вос­токе. Авторская драма позволяет перенести интерпретацию истории на слу­шателя, а коллизию мифа превратить в этический выбор. С античной ли­тературой в повседневную жизнь греков проникает эстетика, этика, психо­логия, весь комплекс знаний, описанных Теофрастом в «Характерах».

Второе, безусловно, важное изменение, которое произошло в грече­ском обществе, связано с возникновением философии. Основной аргумент, ко­торый Сократ выдвигает в свою защиту, заключается в том, что он знает то, что он не знает, а остальные лишь «делают вид, будто что-то знают, а на деле ничего не знают». При этом не подвергается сомнению, что полнота знания принадле­жит богам. Того же Ксенофонта Сократ посылает в Дельфы, чтобы Аполлон подсказал ему ответ на вопрос, участвовать тому в персидской авантюре или нет. Но Сократ делает радикальный шаг, он берет на себя смелость выносить собственное суждение о человеческом незнании и тем самым определять пол­ноту знания. Все внимательные читатели Платона видят «простоту» логической аргументации и учителя, и ученика, но она позволяет отточить аргументацию в рассуждениях о всеобщем, в том числе о числах. А без этого вопрос «сколько» приобретает вид «парадокса кучи». По оценке современных философов, имен­но Платон создает математический образ мышления и воспитывает ученика, ко­торый ставит вопрос о причинах «сути бытия вещи» в основания знаний о ми­ре. Грек не просто внешним видом отличается от египтянина или перса, он на­ходится на другой стадии социального развития, эта стадия требует другого типа знания, возникает индивидуальная история и всеобщая философия.

По большому счету, именно в эпоху больших эллинистических госу­дарств создается наука, литература, архитектура, религия, крупные города,

новый тип личности – все то, что потом было переоткрыто в Европе в эпоху Ренессанса и Просвещения. Но для того, чтобы это состоялось, необходим был еще один шаг: нужно было, чтобы возникла цивилизация в полном смысле этого слова. Должен был возникнуть Рим. Пока же мы можем констатировать лишь то, что в самом греческом мире доминирует гумани­тарная форма знания. Философы эллинизма – и риторы, и поэты, и этики – люди свободной профессии, получающие плату за экспансию сферы инди­видуальной свободы. Это существенный шаг в сторону от религиозного ми­фа, который был продуктом развития древневосточной цивилизации, тем не менее перед нами не научная, а идеологическая форма описания человече­ской жизни. Благодаря ей мы впервые получаем понятие «варвар», которое впоследствии будет широко использоваться.

Отличительной чертой научного описания предмета изучения являются точность определения и количественные параметры. Так, один из первых во­просов, который должна решить научная форма описания действительности – это вопрос, сколько предметов входит в описываемую область. Понятно, что ответ напрямую зависит от определения, которое исследователь дает понятию «цивилизация». Для натуралиста Данилевского культурно-исторических типов («или самобытных цивилизаций» [2, с. 207]), главной характеристикой кото­рых выступает естественная смена биологического возраста, – десять, плюс два американских, «погибших насильственной смертью и не успевших совер­шить своего развития» [2, с. 208]. Для историка Тойнби количество цивилиза­ций менялось в зависимости от задачи, которую он решал в рамках построе­ния всеобщей истории. Так, в ранних работах он насчитывал 23 самостоятель­ные цивилизации. Когда же был поставлен вопрос о влиянии цивилизаций друг на друга, то независимых цивилизаций оказалось 14 и еще 17 сопутству­ющих. Когда за ту же работу взялся антрополог и культуролог Альфред Луис Кребер, то количество цивилизаций, под которыми понимались уникальные и неповторимые культуры, выросло до 66 [15].

Но более чем полтора века изучения цивилизаций и культур показали несостоятельность некоторых идей. Так, была полностью опровергнута стадиальная идея Данилевского – Шпенглера, что изолированные цивили­зации имеют ограниченное время своего существования, разделенное на возрастные стадии. Практически никто из ученых, работающих в дан­ной области, не разделяет концепцию европоцентризма. Работы Тойнби были подвергнуты аргументированной критике историками из-за подгонки конкретно-исторических исследований под абстрактную схему, основан­ную на идеологических данных. Сегодня мы скорее склонны думать, что цивилизации влияют друг на друга, так, эллинизм – стадия развития греческой цивилизации, возникшей после покорения Азии. Римляне берут у побежденных лучшее, так они заимствовали не только технику корабле‐

строения у карфагенян, но и философию у греков. А иногда в рамках одной цивилизации происходит смена нескольких стадий развития и в результате может возникнуть «цивилизация» в современном смысле этого слова.

По всей видимости, именно этими идеями можно объяснить возникно­вение в Европе такой цивилизации, как Римская империя. Первоначально Рим – ничем не примечательное поселение на окраине этрусской культуры, которая соответствует древним цивилизациям. Он существует в рамках сооб­щества племен италиков, попавших под влияние этой культуры и принявших частичное управление этрусского общества. В результате ослабления воен­ной мощи этрусской федерации городов Рим, освободившись от прямого управления этрусской знати, утверждает себя как самостоятельное племен­ное государство–город (община) (civitas). В отличие от Греции повседневное существование римской общины основано не на торговле, а на военной экс­пансии. Именно эта форма приводит к возникновению института, отличаю­щего греческий полис от римской республики. Греческие полисы даже во время расцвета классической Греции оставались племенными образова­ниями. Так, Ксенофонт, отказываясь от руководства греческим войском, при­водит следующий аргумент: «…лакедемоняне не прекращали войны с моим родным городом до тех пор, пока не заставили все государство (Афины) при­знать их своими господами. Когда же афиняне согласились на это, они тот­час же прекратили войну и более не осаждали города» [6, VI, I, 27]. Он на­стойчиво предлагает выбрать в качестве верховного предводителя спартан­ца, потому что лакедемоняне могут подумать, что афинянин «решился по мере моих сил вредить их авторитету» [6, VI, I, 28]. Политическая борьба в греческих полисах идет исключительно в рамках одного племени, метеки (греки из других полисов) лишены не только политических, но часто и юри­дических прав в Афинах. Даже будучи союзниками, они вынуждены про­сить, чтобы им позволили провести общественные жертвоприношения, ко­торые им разрешены в Афинах не более двух раз в год.

Римская цивилизация возникла во многом благодаря нескольким вну­тренне не связанным, но следующим одно за другим политико-правовым решениям.

Первое – широкое распространение третейского судопроизводства. «Римский народ избрал себе не путь создания государственных судов, а путь усвоения и обобщения института третейских судов. Древнейшая римская государственная власть лишь прекращает физическую борьбу сто­рон и затем заставляет спорящих так или иначе прийти к соглашению о тре­тейском суде, который затем и разберет спор по существу» [9].

Второе – реформы Сервия Туллия, создавшие новый тип общественного управления – comitia centuriata – общее (народное) собрание военного опол‐

чения общины, куда были включены плебеи, не принадлежащие от рождения к римлянам и не имеющие в своем распоряжении земельной собственности.

Третье – политический кризис 375–371 гг. до н.э. и реформы 367–366 гг. до н.э. Во время пятилетнего политического кризиса магистрат не мог при­нять ни одного решения. По существу, это первая в истории политическая забастовка. По вновь принятому закону одна из консульских должностей за­креплялась за представителем плебса. Можно спорить о применимости это­го закона, например, во время войны вся власть часто переходила к предста­вителям патрицианских родов. «Единственное, в чем сходятся мнения всех без исключения исследователей – это огромная важность закона Лициния – Секстия о консулате для предоставления плебеям равных с патрициями прав в ius honorum, а как следствие, важность закона для формирования но­вой правящей знати – нобилитета» [1].

Наконец, четвертое – новый механизм правовых взаимодействий, рас­пространенный за пределами Рима, прежде всего в отношениях с латиня­нами. После многочисленных войн, охватывающих практически весь V в. до н.э., которые, собственно, и потребовали включения плебеев в число римских граждан, Рим создает достаточно развитую систему юридических договоров между ним и другими civitates. Часть из них получает полные права римского гражданства с включением в земельные трибы, часть полу­чает полную правоспособность в области гражданских отношений, но не получает политических прав, часть, сохраняя свою политическую самостоятельность, регулирует свое отношение с Римом на основании меж­дународных договоров.

Все вышеизложенное – не более чем стандартный тезис о решающей роли римского права в возникновении того, что впоследствии будет имено­ваться Imperium Romanum. В этой, безусловно, прекрасно написанной и вы­веренной до мельчайших подробностей исторической картине нам не хвата­ет одного важного штриха: мы ничего не знаем о политических правах и юридических институтах тех италийских городов, с которыми Рим заклю­чал договорные отношения. Более того, этруски окончательно были ассими­лированы римлянами в I в. до н.э., их города и могильники разбросаны по территории современной Италии практически от Рима до гор на севере Тосканы. Начиная с V в. до н.э. они находятся в постоянном контакте с Рим­ской республикой, но основные сведения об их истории и государственных институтах мы также получаем благодаря римским и греческим источни­кам. Два народа, две культуры, живущие 400 лет бок о бок, оставили нам несопоставимый объем сведений о себе. Понятно, что период республики соотносится с аттическим периодом греческой цивилизации.

Мы согласны с тезисом о роли римского права в становлении цивилиза­ционных изменений, но, возможно, оно было подкреплено каким-то более

весомым аргументом. Чтобы победить во всех локальных войнах V–III вв. до н.э., которые Рим вел, практически не прерываясь, против всех своих сосе­дей, нужна не только военная удача, но и тотальная милитаризация общины. Реформы Сервия Туллия – не только замена родоплеменных институтов воинскими центуриями, это и создание механизма, увязывающего имуще­ственные отношения с военной необходимостью. Так, описывая греческих воинов в «Анабасисе», Ксенофонт подчеркивает, что каждый гоплит приез­жал со своим упакованным щитом и тщательно следил за этой частью своего вооружения. У побежденных народов греки целенаправленно уничтожали прежде всего щиты, представить себе боевую тактику легиона без стандарти­зированного щита невозможно. Конечно, каждый боец следил за своим ору­жием сам, но его изготовление, скорее всего, было регламентировано и спла­нировано властями республики. А если учесть военный закон 123 г. до н.э., в соответствии с которым стоимость военного обмундирования не вычита­лась из солдатского жалования, то можно сделать заключение, что это обмун­дирование производилось централизованно. Более того, всадники получали коня от государства, а его содержание обеспечивалось особым налогом на лиц, не подлежащих воинской повинности. Позже, во время Первой Пуни­ческой войны, Рим вынужден был два раза восстанавливать свой морской флот после катастрофических поражений от карфагенян. В последний раз в краткие сроки при пустой казне, собрав деньги по подписке, римляне по­строили 200 галер. Это означает лишь одно: у Рима были производственные мощности и финансовые институты, чтобы осуществить небывалый проект. (Для сравнения: в Афинском союзе во время его расцвета – 300 боевых кораб­лей.) С этого момента превосходство в морских перевозках от «морской дер­жавы финикийцев» перешло целиком на сторону государства, которое даже в морских сражениях использовало «тактику сухопутной войны». Все это го­ворит о том, что у Рима как государства была централизованная военная про­мышленность и развитая экономика. Так, из civitas, превратившего горожан в легионеров и давшего этим легионерам права граждан, возникает civitas nostra, прообраз будущей Imperium (лат. «приказание»). Но, создав цивилиза­цию в виде военной империи, Рим был вынужден наращивать число легио­неров, постепенно превращая в них не имеющих римского гражданства ита­ликов, что привело к кризису как в сельском хозяйстве, так и в социальных отношениях. Только после длительных и кровавых гражданских войн Юлий Цезарь распространяет римское право на всех италиков.

Однако проблема не исчезла, военная экспансия римской цивилизации требовала покорения все новых и новых земель, на которых была хоть ка­кая-то центральная власть. К середине II в. н.э. империя практически до­стигла границ западной цивилизации: кроме Парфянского царства, все остальные централизованные образования были покорены. За ее границами

остались только «варвары». Но дает ли нам это ответ на вопрос о цивилизо­ванном решении проблем? Римская империя – единая страна с развитой экономикой, товарным производством, эффективной банковской системой, устойчивыми правовыми институтами, развитой дорожной сетью, центра­лизованным градостроительством, передовой медициной, технической и теоретической наукой, централизованным бюрократическим аппаратом, армией, победившей в войнах всех соперников. В 212 г. Каракала дарует права римского гражданства всем свободным жителям империи с условием, что они платят налоги Риму. Проблема состояла лишь в том, что эти права дали людям безжалостные завоеватели, приказам которых они должны бы­ли подчиняться и содержание которых обходилось очень дорого.

Цивилизация открывает перед людьми такие возможности в обеспече­нии личной безопасности, медицине, образовании и потреблении, каких не было в варварском состоянии. В варварском обществе вышеперечислен­ное зависит от положения индивида в сообществе рода или племени, к кото­рому он принадлежит. Цивилизация освобождает личность от естественной варварской солидарности и предоставляет человеку инструмент, чтобы стать «не эллином и не иудеем», а римским гражданином, если для этого есть возможности и знания. Человек, который знал, как устроен этот мир, город, легион, капитал, торговый маршрут, военная кампания, который мог его просчитать, получал прибыль как свободный гражданин империи. Оста­валось в принципе немного – получить капитал, товар, легион, город или императорские регалии и управлять вверенным тебе объектом в соответ­ствии с законами империи.

Однако большинство граждан, получив права, могли рассчитывать в лучшем случае на хлеб и зрелища. Всегда оставалась возможность пойти на государственную службу, записаться в армию. Но в условиях отсутствия военной добычи жизнь в гарнизонах на просторах империи не способство­вала представлению о жизненном успехе, если ты не участвуешь в дворцо­вых переворотах. А как же остальные? Им оставалось придумать, что права дарованы кем-то более могущественным и милосердным. И как только это открытие происходит, права свободных граждан империи распространяются на всех индивидов без исключения, они становятся братьями и сестрами. Возникает новый тип социальной солидарности, цивилизованная религия.

Западная или античная цивилизация – сложный социальный институт, возникавший в течение столетий и впитавший в себя влияние всех предше­ствующих форм социального развития. У нас нет простого ответа на вопрос: что же привело его к деградации и вырождению в варварство? По свидетель­ству современников, тяжесть централизованных налогов и муниципальных обя­занностей была такова, что выгоднее было не рисковать жизнью, защищая импе­рию. «Сальвиан в 440 или 441 г. замечает, что жизнь на римских территориях

Испании была настолько тяжела, что даже те, кто не бежал от варваров, сами вы­нуждены были превратиться в варваров. “Большая часть испанцев,– пишет он, – стали варварами”. Это относилось не только к беднякам, но даже к аристо­кратам» [10, с. 96]. Круг замкнулся. Государство, создавшее цивилизацию, превратило своих граждан в варваров. Трагедия западного мира состояла в том, что, когда вопрос о защите цивилизации возник во всей своей остроте, цивили­зованные механизмы социальной солидарности уже не работали.

Вернемся, однако, к вопросу о количественной мере как необходимом элементе научного подхода к проблеме. Допустим, что известные вехи ро­ста цивилизации – это освоение источников энергии. Тогда на первый взгляд можно измерять количество добываемой и используемой энергии.

Но при более внимательном рассмотрении становится ясно, что, во-пер­вых, освоение нового источника энергии требует энергетических затрат
(да и последующее извлечение тоже), во-вторых, использование энергии мо­жет быть расточительным и нерациональным, в-третьих, любой новый ис­точник, от которого освоившие его делаются зависимыми, конечен.

Учтя эти обстоятельства, уточним, что нас интересует не абсолютное количество добываемой и расходуемой энергии, а энергетический баланс в смысле, во-первых, экономической целесообразности (расходуем меньше, чем в итоге получаем), во-вторых, разумной распределенности энергетиче­ских излишков между реальными конечными участниками процесса (в современном исчислении это еще не индивиды, но, по крайней мере, отдельные домохозяйства) и, в-третьих, учета амортизации источника, т.е. выделения части добавочных энергетических ресурсов на подготовку к неизбежному переходу на новые источники.

Роль освоения огня в антропогенезе описана неоднократно. Собирать топ­ливо и разводить огонь – затраты, но выгоды от использования приготовленной пищи вместо сырой, возможности осваивать территории с более холодным кли­матом, температурной обработки, дающей новые инструменты, и тому подоб­ное перевешивают эти затраты. Часть освоенной энергии будет, возможно, по­трачена не слишком рационально, например в ритуальных целях или за счет слабого управления процессом, как при подсечно-огневом земледелии. И, нако­нец, рано или поздно цивилизуемое пространство просто лишится лесов, кото­рые будут изведены на топливо. И надо будет осваивать уголь. А позже – другие виды ископаемого горючего. И энергию ядерного распада. И так далее. А еще – преобразовывать виды энергии, накапливать энергию, распределять. Что и будет приводить в результате к возрастанию энергетической обеспеченности реаль­ных атомарных (в текущей модели) участников процесса.

Но в социальном плане движущей силой процесса «оцивилизовывания» является именно неравномерность распределения ресурса. Все хотят подо­браться поближе к костру. Так что есть кого посылать за дровами – самых

дальних и потому самых замерзших. Так что увеличение выработки энергии за счет освоения нового источника не может привести к быстрому росту по­казателя энергетической обеспеченности на душу населения, поскольку зна­менатель в формуле также будет расти. Числитель же, в свою очередь, зави­сит тут от знаменателя, поскольку у дров ног нет. Поэтому увеличение чис­ленности участников процесса необходимо для прироста выработки энергии, но оно же приводит и к распределению добавочной энергии на большее число долей. Такая функция должна получиться возрастающей в начале, но с отрицательной второй производной. Т.е. первоначально бы­стрый рост замедлится, а затем перейдет к падению. При нехватке разумного управления подобные процессы должны выглядеть как взрывной рост, сме­няемый стагнацией, за которой следуют упадок и катастрофа по причине ис­черпания ресурса. История локальных цивилизаций знает такие примеры.

Все перечисленные нами этапы в развитии общества: древние, ближне­восточные, греческая и римская цивилизации добивались гегемонии над окружающим миром благодаря открытым ими новшествам в социаль­ной организации, это позволяло им освоить новые технологии, которые приводили к росту социальных связей и возникновению нового типа чело­века, который и мог принимать цивилизованные решения.

Освоение больших территорий благодаря разделению труда и обмену его результатами, создание устойчивых государств благодаря слиянию цен­трализованной власти и религии, возникновение нового качества индивида благодаря товарному производству и участию в политике, возникновение единой цивилизации, создавшей подчиненную нуждам империи экономику, которая, благодаря гуманизации в политико-правовой сфере, начинает рабо­тать для удовлетворения основных жизненных потребностей граждан. В ко­нечном счете все четыре описанные нами цивилизации не смогли справиться с тем самым социальным изобретением, которое и сделало их большими, устойчивыми социумами, благодаря которым возник современный западный человек. Освоив централизованное земледелие и экспоненциально увеличив рост населения, древнейшие цивилизации не создали институтов, изучавших влияние этого роста на среду обитания. Создав централизованные государ­ства и приписав большинство подданных храмовым, царским или вельмож­ным хозяйствам, ближневосточные цивилизации не смогли найти властно-сакральный баланс в управлении государственными институтами. Изучая ис­торию Греции, мы видим, что превращение соплеменников в свободных гра­ждан многочисленных полисов наполнило институты государственной вла­сти толпой мелких торговцев. Как иначе можно понять желание спартанских наместников в Византии «продать в рабство всех солдат Кира, которых, он может быть, еще застанет в Византии» [6, с. 100]. Римскую цивилизацию уничтожил системный социально-экономический кризис [7, с. 56–65].

Если же предположить маловероятную, но все же возможную версию разумного планирования и управления деятельностью человеческих сооб­ществ, функция удельной энергетической обеспеченности может быть пере­ведена в режим колебаний с прогнозируемыми и регулируемыми спадами в фазе перехода к новым источникам энергии и быстрым ростом после их освоения. Нам представляется, что использование меры в виде отноше­ния количества вырабатываемой энергии к количеству участников процесса производства и потребления этой энергии в качестве показателя степени цивилизованности вполне оправданно.

Для цивилизованных решений должна быть сформирована цивилизо­ванная среда. Дело даже не в том, чтобы граждане раз в четыре года меняли правителей, еще цари Эблы и Спарты выбирались на ограниченный срок. Главное в коллективных решениях – не ущемлять права и интересы других, всех тех, кто и составляет нашу цивилизацию. Прагматик Наполеон был прав, не использовав отмену крепостного права в походе 1812 г. Свобода не вводится манифестом на французском языке. Это – результат создания целого ряда цивилизационных институтов.

Блюхер Федор Николаевич – кандидат философских наук, ведущий науч­ный сотрудник Института философии РАН.

109240, Россия, Москва, ул. Гончарная, д. 12, стр. 1.

Fyodor N. Blyukher – Ph.D. in Philosophy, Leading Research Fellow, Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences.

109240, 12/1 Goncharnaya str., Moscow, Russia.

obluher@gmail.com

Гурко Сергей Львович – научный сотрудник Института философии РАН.

109240, Россия, Москва, ул. Гончарная, д. 12, стр. 1.

Sergey L. Gurko – Research Fellow, Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences.

109240, 12/1 Goncharnaya str., Moscow, Russia.

sgourko@gmail.com

Список литературы

1. 1. Белкин М.В. Сенат и промагистратуры Римской республики // Античное обще­ство – IV: Власть и общество в Античности. Мат. межд. конф. антиковедов
   5–7 марта 2001 г. на ист. ф-те СПбГУ. СПб., 2001. URL: http://centant.spbu.ru/​aristeas/monogr/belkin/belk013.htm (дата обращения: 20.02.2022).

2. 2. Данилевский Н.Я. Цивилизация европейская тождественна ли с общечеловече­ской // Русская историософия. Антология. М.: РОССПЭН, 2006. 448 с.

3. 3. Записки, мнения и переписка адмирала А.С. Шишкова // Изд. Н. Киселева и Ю. Самарина. Т. 1. Берлин: B. Behr’s Buchhandlung, 1870. 479 с.

1. 4. История Древнего Востока. Зарождение древних классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Ч. 2. Передняя Азия. Египет / Под ред. Г.М. Бонгард-Левина. М.: Наука, 1988. 623 с.

2. 5. Коуэн Т. Зверства после падения Порт-Артура // Таймс. 8 января 1895 г. URL: https://ok.ru/pvopartiya/topic/154501193219564 (дата обращения: 20.02.2022).

3. 6. Ксенофонт. Анабасис. М.: АН СССР, 1951. 289 с.

4. 7. Мовчан А.А., Митров А.О. Проклятые экономики. М.: АСТ, 2020. 464 с.

5. 8. Покровский И.А. История римского права. М.: Ленанд, 2021. С. 248. URL: https://civil.consultant.ru/elib/books/25/page_12.html (дата обращения: 20.02.2022).

6. 9. Тойнби А.Дж. Постижение истории М.: Прогресс, 1991. 736 с.

7. 10. Томсон Э.А. Римляне и варвары. Падение Западной империи. СПб.: Ювента, 2003. URL: https://www.rulit.me/books/rimlyane-i-varvary-padenie-zapadnoj-imperii-read-251018-96.html (дата обращения: 20.02.2022).

8. 11. Шпенглер О. Закат Европы. М.: Попурри, 2019. 656 с.

9. 12. Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические ис­следования. Т. 1. М.; СПб.: Университетская книга, 2001. 332 с.

10. 13. La déclaration de guerre à la Russie (22 juin 1812) // Отечественная война 1812: Сборник документов и материалов. Л.; М.: АН СССР, 1941. 200 с.

11. 14. Gouvion Saint-Cyr L. ОР РНБ. Ф. 152. Оп. 1. No. 313. Л. P. 20–22.

12. 15. Kroeber A. Roster of Civilizations and Cultures. N.Y.: Aldine Pub. Co., 1962. 96 p.

References

1. 1. Belkin M.V. Senat i promagistratury` rimskoj respubliki // Antichnoe obshhestvo – IV: Vlast` i obshhestvo v antichnosti. Mat. mezhd. konf. Antikovedov 5–7 marta 2001 g. na ist. f-te SPbGU. SPb.. 2001. URL: http://centant.spbu.ru/aristeas/monogr/belkin/​belk013.htm (access date: 20.02.2022).

2. 2. Danilevskij N.Ya. Civilizaciya evropejskaya tozhdestvenna li s obshhechelovecheskoj // Russkaya istoriosofiya. Antologiya. M.: ROSSPE`N, 2006. 448 s.

3. 3. Zapiski, mneniya i perepiska admirala A.S. Shishkova // Izd. N. Kiseleva i Yu. Sama­rina. T. 1. Berlin: B. Behr’s Buchhandlung, 1870. 479 s.

4. 4. Istoriya drevnego Vostoka. Zarozhdenie drevnix klassovy`x obshhestv i pervy`e ochagi rabovladel`cheskoj civilizacii. Ch. 2: Perednyaya Aziya. Egipet / Pod red. G.M. Bongard-Levina. M.: Nauka, 1988. 623 s.

5. 5. Koue`n T. Zverstva posle padeniya Port-Artura // Tajms. 8 yanvarya 1895 g. URL: https://ok.ru/pvopartiya/topic/154501193219564 (access date: 20.02.2022).

6. 6. Ksenofont. Anabasis. M.: AN SSSR, 1951. 289 s.

7. 7. Movchan A.A., Mitrov A.O. Proklyaty`e e`konomiki. M.: AST, 2020. 464 s.

8. 8. Pokrovskij I.A. Istoriya rimskogo prava. M.: Lenand, 2021. S. 248. URL: https://civil. consultant.ru/elib/books/25/page_12.html (access date: 20.02.2022).

9. 9. Tojnbi A.Dzh. Postizhenie istorii M.: Progress, 1991. 736 s.

10. 10. Tomson E`.A. Rimlyane i varvary`. Padenie Zapadnoj imperii. SPb.: Yuventa, 2003. URL: https://www.rulit.me/books/rimlyane-i-varvary-padenie-zapadnoj-imperii-read-251018-96.html (access date: 20.02.2022).

11. 11. Shpengler O. Zakat Evropy`. M.: Popurri, 2019. 656 s.

12. 12. E`lias N. O processe civilizacii. Sociogeneticheskie i psixogeneticheskie issle­dovaniya. T. 1. M.; SPb.: Universitetskaya kniga, 2001. 332 s.

13. 13. La déclaration de guerre à la Russie (22 juin 1812) // Otechestvennaya vojna 1812: Sbornik dokumentov i materialov. L.; M.: AN SSSR, 1941. 200 s.

14. 14. Gouvion Saint-Cyr L. OR RNB. F. 152. Op. 1. No 313. L. P. 20–22.

15. 15. Kroeber A. Roster of Civilizations and Cultures. N.Y.: Aldine Pub. Co., 1962. 96 p.