МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ современных ЦИВИЛИЗАЦИЙ

В.И. Спиридонова

Контуры многоцивилизационного мира

Valeria I. Spiridonova

Horizons of the multicivilizational world

C начала XXI в. в незападном мире (в Китае, России, Индии) начался объективный процесс становления «плюрилатерального миропорядка» с опорой на новые миро­вые структуры – «государства-цивилизации», что зафиксировало начало «раскола современности», «оспаривание европейской модерности» в качестве безальтерна­тивной универсальной модели развития. Этот процесс совпадает с логикой Ф. Бро­деля, который утверждал наличие самодостаточных «миров-цивилизаций» (России, Китая, Индии, Турции), которые до поры были «зонами молчания», «спящими» ци­вилизациями. Такой подход предполагает равенство этих цивилизаций с евро-атлан­тической цивилизацией, единственным преимуществом которой является ее обстоя­тельное «историографическое» исследование по сравнению с другими.

К существенным характеристикам евро-американской «мир-цивилизации» относят последовательное перемещение центра и периферии, кульминацией которого стало возвышение США; идею «чистого листа», «пустого» пространства как источника утверждения особого предназначения, исключительности, мессианства американской нации; категорию «фронтира», сопряженную с принципом «очищаемой территории», основы современной американской завоевательной политики; реализацию принципа «terra nullius», «ничейной земли», преобразования глобального фронтира в открытое пространство имперского суверенитета; жесткое разделение народов в рамках дихо­томии «цивилизация» – «варварство». Согласно исторической логике и методологии Ф. Броделя, евро-американская «мир-цивилизация» имеет устойчивые материальные и культурно-идентификационные пределы распространения.

Сохранение глубинных структур, вновь вступающих во «время мира» цивилизаций – российской, китайской, индийской – происходит через «цивилизационные» или «дол­говременные» отказы, отрицающие разрушительные для их сущности заимствования. Главной задачей России является поиск нового энергетического импульса самоиденти­фикации, который выражается в смене онтологического вектора развития, сформули­рованного Н.С. Трубецким в понятии «геополитического задания» народа, в качестве которого сегодня выступает реализация идеи «русского Севера», «Северной Евразии».

Ключевые слова: многоцивилизационный миропорядок, государство-цивилизация, раскол современности, мир-цивилизация, «цивилизационный отказ», геополитиче­ское задание, Северная Евразия.

Since the beginning of the 21st century an objective process of the formation of a “plurilat­eral world order” has been starting in the non-Western world (China, Russia, India). It is based on new world structures – “Сivilization-States”, which fixed the “split of moder­nity”, the new challenge for the European modernity as a non-alternative universal develop­ment model. This process coincides with the logic of F. Braudel, who argued for the exis­tence of self-sufficient “World-Civilizations” (Russia, China, India, Turkey) which were up to now “zones of silence”, “sleeping” civilizations. This approach justifies the equality of these civilizations with the Euro-Atlantic civilization, whose only benefit consists of thorough “historiographical” study of this civilization in comparison with others.

The essential characteristics of the Euro-American “World-Civilization” include the suc­cessive displacement of the center and the periphery, which culminated in the rise of the USA; the idea of a “blank slate”, “empty” space as a source of the American na­tion’s exclusivity and messianism; the category of “frontier”, coupled with the principle of “cleaning out the territory” as a basis of the modern American conquest policy; imple­mentation of the “terra nullius”, “nobody’s land” principle for the transformation of the global frontier into an open space of imperial sovereignty; a rigid division of peo­ples within the “civilization” – “barbarism” dichotomy.

According to the historical logic and methodology of F. Braudel, Euro-American “World-Civilization” has stable material and cultural-identical limits of spread. At the same time Russian, Chinese, Indian civilizations preserve their identity through “civilizational” or “long-term” refusals.

The main task of Russia is to find a new energy impulse for self-identification based on a change of the ontological vector of development, formulated by N.S. Trubetskoy in the concept of “geopolitical task” of the people. Today it may be implemented by the idea of the “Russian North” and “Northern Eurasia”.

Keywords: multicivilizational world order, Civilization-State, split of modernity, World-Civilization, “civilizational failure”, geopolitical task, Northern Eurasia.

И заря, как гром, приходит
через море из Китая…

Р. Киплинг. Мандалей.
Пер. З.Е. Полонской

И зарю раскатом грома из-за моря шлет Китай!

Р. Киплинг. Мандалей.
Пер. И. Грингольц

An' the dawn comes up like thunder outer China 'crost the Bay!

J.R. Kipling. Mandalay

Проблема предела существования однополярного мира стала активно обсуждаться в начале XXI в. [1], [38], [28], [29]. Речь шла о кризисе глоба­лизации, ослаблении «американской империи», конце американского лидер­ства. При этом, несмотря на то, что появились рассуждения о вероятности

становления нового многополярного, или «плюрилатерального мира», проблема его качества, в частности, возможности сосуществования множе­ственности цивилизационных моделей, осталась в тени дискуссии. «Основ­ным противоречием текущего момента в этой связи становится противоре­чие между декларируемым проектом многополярного мира… и отсутствием проекта многоцивилизационного мира… отсутствие осознания его необхо­димости» [16, c. 24]. «Структура момента» такова, что даже в ситуации при­знания неизбежности переформатирования мирового порядка и важности новых форм его воплощения, в евро-американском интеллектуальном поле не спешат отказываться от продвижения неолиберальной евро-амери­канской модели в качестве универсальной. В то же время «не-западные» страны предлагают иные подходы, концентрируясь на идее разнообразия цивилизационных проектов развития.

«Цивилизационное государство»
как проект развития не-западных стран

В конце XX – начале XXI в. появилось и стало распространяться такое новое понятие, как «государство-цивилизация», которое по мере аналитиче­ского осмысления этой категории ее приверженцами трансформировалось в концепцию «цивилизационного государства». Это явление возникло как противодействие активизации распространения на весь мир модели евро-американской цивилизации, которая заявляла о себе не только как о самой прогрессивной, но как о единственно приемлемом варианте совре­менной эволюции. «Государствами-цивилизациями» стали называть себя прежде всего те страны, которые начинали осознавать себя как восходящие экономические гиганты – Китай и Индия.

Профессор Коннектикутского университета Элисон Кауфман в своей статье под названием «Китайский дискурс цивилизации: прошлое, настоя­щее и будущее» обращает внимание на те особенности, которые возникли в интерпретации этого термина современным китайским руководством. Подчеркивая непрерывность тысячелетней цивилизационной традиции в качестве специфики китайского государства, выделяющей его в мировом сообществе, китайские лидеры используют это понятие как синоним ре­формирования Китая и перспективы изменения его статуса в мире. В каче­стве иллюстрации Э. Кауфман приводит слова Си Цзинпина: «Китай и Европа должны относиться друг к другу как «крупные цивилизации» равного веса и достоинства: Китай представляет собой важный путь вос­точной цивилизации, в то время как Европа является родиной западной ци­вилизации» [34]. Популярность нового понятия растет и в современной Индии. Как утверждает профессор Кэмбриджского университета Джайдип

Прабху, «концепция государства-цивилизации все настойчивее становится одним из терминов, которые звучат все громче и громче по мере того, как политическая судьба партии Бхаратия Джаната набирает обороты» [41].

Россия, стремящаяся к восстановлению национального суверенитета, также рассматривает это понятие как возможный вариант для осмысления своего места в мировом сообществе. После того, как В.В. Путин в 2013 г. использовал термин «государство-цивилизация» применительно к России, во многих западных работах, посвященных проблеме возвращения цивили­зационной тематики в научную повестку, появились разделы, специально анализирующие «российское евразийское государство-цивилизацию» и пер­спективы его развития [39], [33], [45].

Несмотря на то, что актуализация идеи «государства-цивилизации» в разных странах приходится на начало XXI в., предыстория отказа от нео­либеральной концепции национального государства в пользу «цивилизаци­онного» различна. Для Китая и Индии, как считают национальные исследо­ватели, проблема состоит в том, что эти страны долгое время находились под «прессом западной ментальности». Индия в результате прямой колони­альной зависимости от Англии, Китай – из-за того, что поздно стал преодо­левать экономическую бедность и относительно замкнутую изоляционист­скую культурную традицию. Поскольку в основании европейской модели развития, которая рассматривалась как безальтернативный путь к модерни­зации, лежит идея «национального государства», страна длительное время не видела иного варианта эволюции. «Китай – это цивилизация, которая должна была долгое время изображать из себя национальное государство, чтобы адаптироваться к европейским нормам из-за своей политической и экономической слабости в конце XIX века», – пишет профессор политиче­ских наук Массачусетского технологического института, в прошлом прези­дент Американской ассоциации политических наук, специалист по Китаю Люциан Пай [30]. Похожая ситуация наблюдалась в Индии. Индийский ис­торик Равинда Кумар, ссылаясь на то, что во времена британского владыче­ства предпринимались сколь насильственные, столь и безуспешные попытки переформатирования паниндийского пространства в «государство-нацию», считает, что они привели к целому ряду «экзистенциальных напряжений» и настаивает на том, что современная политическая идентичность Республи­ки должна определяться в терминах «цивилизационного государства» [35].

Над Россией 90-х гг. XX столетия не нависала тень архаичного внешне­го колониализма, но в то же время для нее чрезвычайно остро стояла проблема с самоопределением в новых исторических условиях. Идеологи­ческая неопределенность и растерянность были столь велики, что после «распада» СССР в сфере самоидентификации возникали абстрактные и спе­кулятивные политические фантазии. Так, предлагалось обозначить новую

форму политического бытия страны как «региональную интегрию» или же «новую форму политии» [14]. Однако наиболее горячие дискуссии велись в отношении применимости идеи «национального государства» как универ­сального стандарта мирового прогресса, а также обращения к какой-то из вариаций на тему империи. В частности, стремясь уйти от негативного семантического шлейфа доминирования и деспотичности, якобы обязатель­но присущего имперским образованиям, дискутировался термин «имперо­подобное государственное образование» [21]. Однако и он не получил се­рьезной поддержки научного сообщества.

В этой ситуации поворот к цивилизационному ракурсу анализа, частной и временно-промежуточной формой которого являлось понятие «государ­ство-цивилизация», позволял если не решить, то корректно поставить на­сущные вопросы российского бытия. Одной из экзистенциальных проблем многонациональной и многоконфессиональной страны была и остается проблема связности как в пространстве, так и во времени. Для того, чтобы существовать как единое целое, необходима выработка разными субъектами общего культурного пространства, культурного синтеза. В то же время должна быть реализована историческая преемственность, осознана и вос­принята идея общей исторической судьбы разных народов на данной терри­тории как в отношении прошлого, так и в отношении будущего. Но именно эти вопросы оказываются в центре внимания исследований, посвященных «цивилизационному государству».

После появления в конце XX в. термина «государство-цивилизация» («Civilization-State», «Etat-Civilisation»), который создавался по аналогии с термином «государство-нация» («Nation-State», «Etat-Nation»), поскольку был ответом на вызовы европейского менталитета, во втором десятилетии XXI в. произошла его трансформация в новую вариацию – «цивилизаци­онное государство» («Civilizational State»), усиливающую цивилизационный акцент понятия. Эта концепция наиболее полно была проработана ки­тайским исследователем Чжаном Венвэем, труд которого под названием «Китайская волна: Подъем цивилизационного государства» стал мировым бестселлером. В 2017 г. по приглашению Института Шиллера в Германии профессор Чжан прочитал лекцию, используя основные положения своего исследования. Встреча происходила в рамках мероприятия «Диалог цивили­заций» по посредничеству между Китаем, США и другими странами.

Стремясь дистанцироваться от евро-американской неолиберальной кон­цепции, Ч. Венвэй выстраивает анализ китайской цивилизационной модели, критически противопоставляя ее западной интерпретации демократии, госу­дарственности и политической культуры. Отвергая американскую модель демократии как «архаичную», ибо, по его мнению, она сохранилась без из­менений с доиндустриальной эпохи, а европейскую обозначая как «фор‐

мальную», философ считает, что будущее принадлежит китайской демокра­тической модели «консультативной демократии». Последняя переносит ак­цент с традиционных избирательных процедур на «отбор» компетентных лидеров, гарантирующий качество управления [47, c. 132].

Если в основании западной государственности лежит социальная дина­мика диалектического противостояния общества государству как «необхо­димому злу», которое общество должно минимизировать, то китайской об­щенациональной ценностью и основой государственности являются различ­ные коннотации категории «общего» в рамках холлистской традиции, характерной для китайского менталитета. Ценность «общего» предстает как отражение логических структур, воплощенных в китайском языке и сов­падающих, по мысли Ч. Венвэя, с сутью китайского «цивилизационного го­сударства». Китайские иероглифы, пишет он, структурированы таким об­разом, что следуют принципу «поиска общих точек соприкосновения при сохранении различий». «Китайский язык подчеркивает тот факт, что стремление к общности из разнообразия является главенствующей чер­той китайской культуры. На мой взгляд, – пишет Ч. Венвэй, – управление цивилизационным государством следует той же логике» [47, c. 69]. Такая установка позволяет преодолеть две экзистенциальные проблемы Китая – территориальную протяженность и многоликость внутренних культур. Раз­личия в образе жизни и менталитете типичного жителя Шанхая, типичного жителя Пекина и типичного жителя Кантона – трех крупнейших городов Китая, указывает китайский ученый, – значительно больше, чем различия между типичными немцами, французами и англичанами. Но это компенси­руется указанной общенациональной ценностью, объемлющей различные коннотации категории «общего».

В отличие от европейского представительства частичных интересов че­рез многопартийную систему, китайская государственность опирается на принцип представления всеобщего интереса – «всех под небесами», по­рождая централизацию власти. Главным механизмом сцепления многоликой этнической фактуры в цивилизационном государстве является позитивный взгляд на государство, восприятие его как добродетели, в отличие от евро­пейского принципа, в основании которого лежит идея конфликта как им­пульса к развитию.

Такая интерпретация государства оформилась исторически материальны­ми факторами существования, в частности, природной средой, в которой про­должает жить современный Китай. Это то, от чего невозможно избавиться, это тот самый императив, который, согласно утверждению Ф. Броделя, лежит в основании логики любой цивилизации, и который он назвал диктатом «структур повседневности», «диалектикой возможного и невозможного» [6]. Для Ч. Вэнвея прототипом такой императивной необходимости, сформиро‐

вавшей логику сильной вертикали власти в китайской цивилизации, является стихия двух крупнейших рек, определявших жизнь народа, Хуанхэ и Янцзы, для обуздания которых необходима общенациональная координация.

Эта логика легла в основание общекитайской ментальности. В китайской политической культуре, пишет профессор Чжан, присутствует различение двух категорий общественного сознания – по-китайски «минь-и» и «минь-син». Первое, в общем и целом, совпадает с тем, что понимается под обще­ственным мнением в европейском менталитете. Второе подразумевает пред­ставление о долгосрочных интересах нации или страны. Государственное управление основывается в Китае на «минь-син». По мнению Венвэя, акцент на коллективном долгосрочном интересе отражает истинные и глубинные де­мократические цели, что обусловлено, в частности, быстрой текучестью пе­стрых сиюминутных субъективных оценок в эпоху сетевой реальности.

Специфика Китая предполагает непрерывный процесс «синицизации» (sinicization process) – привнесение «сильных и устойчивых китайских черт» в адаптируемые западные идеи. Создается не только культурное единство в рамках современности, но преследуется цель сохранения исто­рической преемственности. Синицизация охватывает равным образом пери­оды китайской коммунистической революции, маоистских социалистиче­ских экспериментов и рыночного капитализма Дэн Сяопина, каждый из ко­торых рассматривается как неотъемлемая часть единой китайской истории и которые в совокупности определяются как уникальная «китайская мо­дель». Таким образом продуцируется непрерывный процесс культурного синкретизма, распространяющегося на большой географический ареал [46].

Китайская модель развития не ограничивается только внутренними за­дачами, она предлагает миру принципиально новый проект поведения, фор­мируя не только внутреннюю политику, но, как минимум, макрорегиональ­ную стратегию. Ч. Венвэй сравнивает тактику и цели китайской политики с логикой национальной игры «го», которая хотя и напоминает шахматы, но принципиально разнится с ними в замысле. Если в шахматах вы стреми­тесь уничтожить противника, то в игре «го» цель состоит в создании пози­тивных тенденций, что позволяет вовлечь других игроков в процесс созида­ния, а не уничтожить их, убирая с дороги конкурента. В рамках мирового сообщества, заключает Венвэй, стратегия Китая должна привести к перехо­ду от так называемой «игры с нулевой суммой» к «беспроигрышному парт­нерству» в рамках глобализации, а также к замене вертикального порядка с гегемонией США на горизонтальный, который позволит выровнять воз­можности и силы разных «акторов».

Концепция «цивилизационного государства» обратила на себя внима­ние европейских исследователей. Впервые это произошло в 2008 г., когда появилась книга британского историка Мартина Жака, который длительное

время преподавал в университетах Китая и Японии, а ныне является науч­ным сотрудником Центра дипломатии и большой стратегии Лондонской школы экономики. В своей книге «Когда Китай правит миром: конец запад­ного мира и Рождение Нового Мирового Порядка» он утверждает, что отны­не не существует единой и единственной западной современности, мы жи­вем в эпоху «оспариваемой современности» (a new era of “contested moder­nity”), «раскола современности» [32].

Десятилетие спустя распространение идеи «цивилизационного государ­ства» в не-западных странах стало восприниматься в Европе как угроза евро­пейскому будущему и, прежде всего, проекту либеральной глобализации. По мнению европейских исследователей, концепция «цивилизационного го­сударства» наносит ответный удар проекту европейского универсализма. В этом отношении примечательна публикация Бруно Масаеса, бывшего госу­дарственного секретаря по иностранным делам Португалии, а ныне научного сотрудника Института Хадсона в Вашингтоне. В статье под названием «Ата­ка государства-цивилизации», которая появилась в печати в июне 2020 г. на интернет-платформе Института Берггруэна, американского аналитическо­го центра, занятого исследованиями по преобразованию политических и со­циальных институтов в ответ на вызовы XXI в., Б. Масаес утверждает, что Европа, стремясь стать своеобразной формальной и абстрактной «опера­ционной системой» для тестирования разнообразных культурных практик, пришла к тому, что потеряла собственную идентичность. Западные общества пожертвовали своими специфическими культурами ради универсального проекта, но сегодня европейский либерализм должен сосредоточиться на развитии собственных возможностей, используя их для внутреннего поль­зования. При этом формой реализации новой европейской перспективы с большой долей вероятности, признает он, станет общеевропейское «циви­лизационное государство». «Континент, который надеялся выйти за пределы логики цивилизации, очень близок к тому, чтобы самому перейти к этой ло­гике. Когда это произойдет, торжество «государства-цивилизации» в мире бу­дет полным» [37], – заключает португальский политолог.

С Бруно Масаесом в этом отношении согласен Кристофер Кокер, про­фессор международных отношений Лондонской школы экономики, автор книги «Подъем цивилизационного государства» [31], увидевшей свет в 2019 г. Кокер использует концепцию цивилизационного государства, что­бы объяснить, почему Запад теряет, а возможно, уже потерял, монополию на ценности, которые он предполагал проецировать на весь остальной мир. Сегодня человечество стоит на пороге будущего, в котором западное пре­восходство не только больше не гарантировано, но и обречено на крах, по­тому что медленно строится новый мировой порядок – «плюрилатераль­ный мир», – пишет он.

Список государств, которые в своих планах обращаются к цивилизаци­онному проекту существования, постоянно расширяется. Помимо уже на­званных Китая, Индии, России, к ним относят Турцию, а также растущие региональные экономики, такие как Бразилия, Индонезия и даже США вре­мен Дональда Трампа [27], [39], [43].

Тот факт, что Китай, Россия, Индия явились первыми государствами, ко­торые почувствовали императивную необходимость отказаться от формулы «национального государства» и переосмыслить свое существование в рамках «цивилизационных государств», поразительным образом совпадает и разви­вает некоторые теоретические замечания Фернана Броделя, одного из осново­положников мир-системной теории.

В центре его рассуждений лежит понятие «мир-экономики», которое, как он неоднократно подчеркивал, несколько расходится с распространив­шимся позднее и сфокусировавшим на себе внимание исследователей поня­тием «миро-экономики» И. Валлерстайна1.

Для Ф. Броделя существует не один мир-экономика, а множество, или, по крайней мере, несколько «миров-экономик», которые он также называет «мир-цивилизациями». Европейский мир-цивилизация – не единственный, наряду с ним всегда существовали, – пишет Бродель, – другие самостоя­тельные и самодостаточные миры-цивилизации. Таковыми он считает Рос­сию, Китай, Индию, Турцию и некоторые другие страны. Проблема состоя­ла в том, что европейский мир изначально был чрезвычайно активен. Сфор­мировавшись преимущественно в Средиземноморском ареале, он вскоре переступил через Атлантику, на восточных берегах которой, по выражению Ф. Броделя, «Европа заново начинала свою судьбу» [5, c. 609]. Эта динами­ка открыла «время мира» – интенсивное пространство функционирования мировой экономики, своеобразной аналогии глобализирующегося про­странства.

Однако не все мир-экономики, или мир-цивилизации оказались вовле­чены и принимали участие во «времени мира» той эпохи, когда евро-амери­канский регион стал господствующим на мировой арене. Часть из них, су­ществуя как «миры-в-себе», были «зонами молчания», зонами, «где мировая история не находила отклика», зонами «спокойного неведения» [2, c. 8]. И таковыми, в частности, предстают Россия, Китай, Индия. Взгляд из совре­менности, когда эти мир-цивилизации пробуждаются, наводит на мысль, что их можно было бы также назвать «спящими» мир-цивилизациями.

---

Анализируя динамику «времени мира» (эволюции мирового сообще­ства), Ф. Бродель выделяет две главные фазы его развития. На первом этапе мировая система центрировалась вокруг городов-государств, которые после­довательно сменяли друг друга в своем величии (Венеция, Антверпен, Генуя, Амстердам). Они владели миром, были его ядром, стержнем, каждый в свой промежуток времени.

За этой фазой наступила эпоха, когда активность перешла на сторону «территориальных государств». Некогда это была Великобритания, со­здавшая мировую империю, над которой никогда не заходило солнце. Затем главную роль в истории мира стали играть США. Изменился не только фор­мат управления, но произошло значительное качественное и количественное пространственное расширение зоны гегемонии. «Центр силы» переместился, таким образом, от небольшого полиса к протяженному пространственному месторазвитию – стране или империи.

Продолжая эту логику, сегодня можно предполагать, что наступает третья фаза мировой трансформации, когда центрами планетарного прогресса стано­вятся более крупные пространственно и сложные социально-культурно поли­тические образования – «мир-цивилизации», или, условно говоря, «цивилиза­ционные государства» (возможно, в отдельных случаях цивилизационные «нео»-«прото»-империи). Открывается перспектива развития нового этапа «времени мира» – эпохи многополярного многоцивилизационного существо­вания. Это позволяет допустить, что мы находимся в точке перехода, когда планетарная активность перестает ограничиваться орбитой одной европей­ской мир-цивилизации, полагавшей свое устроение универсальным. Проблема сегодня состоит в том, что именно возобладает – конфликтное столкновение цивилизаций, некогда предсказанное С. Хантингтоном, или плюралистическое равноправное мирное сосуществование как основа нового мирового порядка.

Евро-американский «мир-цивилизация» и его пределы

Ф. Бродель, утверждая существование нескольких «мир-экономик», определяет их одновременно как «мир-цивилизации». На большом историче­ском материале он показывает, что нет только экономического измерения этих миров, оно неотделимо от политического, культурного пространств, ко­торые в совокупности образуют взаимопересекающееся «множество мно­жеств». Этот аргумент подкрепляется для него вектором времени. «Мир-эко­номики» не есть результат или продукт последних столетий строго капитали­стического развития. Они, как и цивилизации, существовали всегда. Так, уже древняя Финикия была по отношению к обширным империям как бы на­броском «мир-экономики», «мир-цивилизации», точно так же как в свое вре­мя Карфаген, эллинистический мир, Рим и мусульманский мир.

Французский историк отмечает, что такие мир-цивилизации, как Россия, Китай, Индия, Турция представляли собой масштабные ареалы – «сверх­большие пространства» – составленные из нескольких частных образований. Россия была тесно связана с Сибирью, Кавказом, Средней Азией – регионами, претендующими на самостоятельный региональный статус. Китай окружил се­бя «гирляндой» зависимых государств – Кореей, Вьетнамом, Тибетом, Монго­лией. Индия, подобно Средиземноморью, превратила Индийский океан в свое внутреннее море от восточного побережья Африки до берегов Индонезии. Пер­вейшим условием турецкой самостоятельности «было сверхобширное про­странство: Османская империя тоже имела планетарные размеры» [2, c. 480].

«Самодостаточность» цивилизаций не означает их изоляции, но тем не ме­нее каждая обладает внутренним единством. Каждый «мир-цивилизация» эво­люционировал внутри, на своей большой территории, трансформировался по отношению к самому себе. При этом до определенного момента указанные цивилизации не принимали участия в мировом развитии «на равных» с веду­щей евро-американской цивилизацией, которая из-за этого обстоятельства представлялась как единственная планетарная и универсальная цивилизация. По мнению Броделя, разрыв между западной Европой и другими регионами, который мы сегодня воспринимаем как соотношение цивилизации и остально­го мира, возник и углубился довольно поздно и приписывать его «рационализа­ции», связанной с развитием рыночной экономики, есть явное упрощение. Часть этой проблемы связана с тем, что существует «историографическое» не­равенство между Европой и прочим миром. Европейская действительность до­статочно подробно и хорошо освещена в трудах ее историков, тогда как исто­рия не-Европы только начинает создаваться для европейской мысли.

В то же время кропотливый исторический анализ показывает, что прак­тически во всех регионах мира эволюция как в материальной области – об­ласти технологии, так и в социальной и экономической сфере происходила практически единовременно, а в некоторые периоды и в отдельных сегмен­тах Европа даже запаздывала. Французский исследователь находит множе­ство идентичных форм и достижений в совершенно различных сферах: го­рода, дороги, формы государственного управления, системы обменов оказы­ваются схожими друг с другом по своей сути и функциям. Поэтому, справедливо замечает Ф. Бродель, «пока не будет восстановлено равновесие знаний и объяснений, историк не решится разрубить гордиев узел всемир­ной истории, имея в виду генезис превосходства Европы» [5, c. 122].

Обращаясь к анализу особенностей европейского «мира-цивилизации», он пишет, что Средиземноморское экономическое «месторазвитие», состояв­шее в реальности из множества народов и государств, отличающихся в поли­тическом, культурном и социальном плане, представляло собой несомненное единство. В процессе становления объединяющий – «верхний» – слой данно‐

го комплекса не считался ни с границами империй (испанской, турецкой), ни с границами того, что воспринималось как отдельные цивилизации (грече­ской, мусульманской, христианской). Это была настолько особая зона спло­ченности, что она преодолевала все возможные разделения – культурные, ре­лигиозные, политические. Другими словами, складывалось то, что сегодня мы именуем западной цивилизацией. Из обзора Ф. Броделя рождается образ этой цивилизации, создающей собственное единое «метапространство», ко­торое проходит сквозь время, оставаясь не только устойчивым, но разви­ваясь, нанизывая на «цивилизационное ядро» этого пространства все новые качества и свойства, и при этом не поступаясь одним – особостью своего, «европейского», или «западного», позднее – «евро-атлантического» харак­тера. Именно нараставшее культурное единство Запада превращало его не только в единый мир-экономику, но и фактически в «мир-культуру», «мир-цивилизацию», отмечает он [2, c. 61]. «Европа, пишет он, невзирая на свои ссоры или же по их причине, была одной единой семьей» [6, c. 341].

Особенностью европейского мира-экономики (мира-цивилизации) было то, что на его пространстве, которое, постепенно расширяясь, выплескива­лось из старого Света в Новый, центр последовательно перемещался. Он не был одним и тем же, как и сама европейская цивилизация, внутренне многоликая. «В центре мира-экономики всегда располагалось незаурядное го­сударство – сильное, агрессивное, привилегированное, динамичное, внушав­шее всем одновременно и страх, и уважение. Так обстояло дело уже с Вене­цией в XV в., с Голландией в XVII в., с Англией в XVIII и еще больше в XIX в., с Соединенными Штатами в наше время» [2, c. 45]. Смещались не только центр, но и то, что обозначается терминами полупериферии и пери­ферии. Так, в 1736 г. итальянский автор с возмущением писал о своей стране, бывшей некогда вместилищем самых могущественных в Европе городов-государств: «Об Италии ведут переговоры, ее народы обсуждают со всех сто­рон так, словно бы речь вели по поводу отар овец или иных жалких живот­ных» [2, c. 48]. Динамизм, однако, не нарушал культурно-цивилизационной сущности европейского «мира-цивилизации», который обладал как чертами, которые были притягательными для соседних цивилизаций, в частности, для российской и турецкой, так и опасными для них. Европа воздействовала на эти государства превосходством своей денежной системы, соблазнами тех­ники, богатством товарного выбора, культурными завоеваниями. В то же вре­мя это была агрессивная цивилизация, которая стремилась перестроить со­седние миры, завоевывая их рынки, изменяя их к своей выгоде.

Кульминацией эволюции европейской цивилизации для современности стало возвышение США как нового центра мира. Являясь продолжением Европы, они впитали как европейские противоречия, так и породили новые качества, связанные с освоением иного пространства.

После открытия Нового Света «Европа заново началась в Америке» [5, c. 265]. Это, действительно, была попытка воссоздать Европу, на дев­ственном, по понятиям переселенцев, континенте построить то, что не уда­лось в старой Европе с ее пережитками, нагромождением разных традиций и социальными неурядицами. «Новая цивилизация рождалась не столько из планов и проектов, сколько из того отрицания, какое Новый Свет привно­сил в обыкновения Старого» [7, c. 10], – написал в фундаментальном труде о становлении американской цивилизации Дэниел Бурстин. Здесь осуще­ствляли свои социальные мечты приверженцы самых разных взглядов, от творцов нового Сиона до перфекционистов, филантропов и рядовых переселенцев, которые и заложили разнообразие Америки, утвердившееся позднее в форме ультра-самостоятельности штатов, отличающихся друг от друга вплоть до партикулярного законодательства. Но всех их объединя­ла идея «чистого листа», нового «пустого» пространства, дарованного про­видением или самим Богом для того, чтобы они могли без помех построить идеальное общество, которое будет образцом для остального мира. Все они с разной степенью фундаментализма были глубоко и религиозно убеждены в том, что «несут с собой добрые вести всему человечеству» [7, c. 54]. Эта пламенная вера и стала источником утверждения особого предназначения американской нации, ощущения ее исключительности, а также деятельного мессианства, которые она привнесла в современность.

В то же время невероятное открытие, что нежданно обретенный новый мир был «свободным пространством, свободным полем для европейской оккупации и экспансии» [26, c. 229], обернулось благоприобретенным пра­вом на отчуждение территорий и истребление коренных жителей, составив едва ли не «родовую травму» американского сознания. К. Шмитт показыва­ет на большом историческом материале, как обыденная христианская мис­сионерская деятельность последовательно преобразовывалась в основание для справедливой войны, а следом – в стимул и право на захват и очищение территорий от туземцев, которые воспринимались как варвары, противосто­ящие «цивилизации». Рождение такого сознания и поведения отражены в чисто американском понятии «фронтир», глубоко исследованном Ф.Дж. Тернером. Последний справедливо указывает, что американская на­ция сформировалась под влиянием идеалов первых поселенцев. Это была школа «агрессивной смелости, господства, непосредственного поступка, разрушительных действий», – пишет он [18, c. 229].

Российская литература нередко романтически представляет образ амери­канского фронтира как «места свершения подвигов национальных героев» и пространства свободы [8, c. 76]. Однако постоянно отодвигаемый фронтир, сопряженный с принципом «очищаемой территории», стал одним из столпов американской завоевательной политики в отношении других государств.

Ее логика сопряжена с жестким разделением народов в рамках дихотомии «цивилизация» – «варварство». Истоки – все в том же подвижном «фронти­ре», который еще Тернер называл «местом контакта дикости и цивилизации» [18, c. 14], а также в концепции «terra nullius», «ничейной земли», «чистого листа». О том, что эта ментальность продолжает существовать в XXI в., сви­детельствуют в известном труде «Империя» М. Хардт и А. Негри, утверждая, что сегодня «мы переживаем первую фазу преобразования глобального фронтира в открытое пространство имперского суверенитета» [22, c. 174].

И все же, несмотря на новообретенные черты, Америка, в глубинном культурно-цивилизационном смысле всегда оставалась «деянием Европы», причем в ее англо-саксонском изводе. Как указывает В.В. Согрин, «Англо­саксонский цивилизационный архетип господствовал в период становления североамериканского общества в XVII–XVIII вв. и сохранял огромное влия­ние на протяжении всей последующей американской истории. Североамери­канское общество, в этом отношении, начиналось не с «чистого листа», оно возникло в XVII в. как продолжение английской истории и цивилизации, то­гда уже одной из самых передовых и материально развитых» [17, c. 28–­29]. Английские поселенцы, среди которых первоначально были именно англича­не, ощущали себя не только полноправными наследниками Великой хартии вольностей 1215 г., но ее передовым отрядом. Никакого равноценного пере­мешивания национальностей не было. Эгалитаристский демократический символ «плавильного котла» в действительности был историко-социальным механизмом ассимиляции иммигрантов в американскую национальную общ­ность на основе восприятия норм господствующей нации – англосаксонской.

С переносом европейской цивилизации на новые пространства, там был воспроизведен и коренной «внутрицивилизационный разлом» Европы между Севером и Югом, проявив себя сначала внутри будущих США, а затем в фор­мате доминирования Северо-американских штатов над Латинской Америкой. «Европа Северная и Европа Южная воссоздали за Атлантикой свои противо­речия» [2, c. 424], отмечал Бродель. И это хорошо иллюстрирует централь­ную идею французского историка о том, что «структурные реальности» складываются и утверждаются очень медленно, практически исчисляясь «геологическими масштабами» исторического времени, формируя малопо­движные пласты «геоистории». Они столь же медленно исчезают, постоянно воссоздавая в пространственно-временных рамках данного мира-цивилиза­ции реплики, цивилизационные аналоги, хотя и в видоизмененной форме.

Однако история показала, что у этой евро-американской мир-цивилиза­ции, несмотря на длительное во времени и масштабное в географическом измерении распространение, есть свои материальные и одновременно культурно-идентификационные пределы. Историческим прообразом такого материального предела, невидимой границей евро-американского мира-

цивилизации стал Тихий океан, «связь с которым у Европы-завоевательни­цы была ненадежной: в общем, плавание Магеллана было открытием всего лишь входной двери в Южные моря, но не двери для входа и выхода (читай: для возвращения)» [2, c. 19]. «Европа-завоевательница» отступила перед Тихим океаном, проход в который, хотя и был открыт Магелланом одновре­менно с открытием Америки, но не стал связующими воротами, которые позволили бы вступить в границы «не-европейского» цивилизационного ареала. Открытие Магелланова пролива в Тихий океан так и не сформиро­вало для европейской цивилизации судьбоносную перспективу. Атлантизм – вот главное ее поприще2.

Указывая на то, что принцип «пределов» присущ всем крупным «мир-цивилизационным» образованиям, Ф. Бродель пишет, что «столь же мощ­ные преграды существовали и по границам между христианской Европой и турецкими Балканами, между Россией и Китаем, между Европой и Мо­сковским государством» [2, c. 19]. Это замечание позволяет увидеть истори­чески устойчивые контуры вышедших из «зоны молчания» миров-цивили­заций, формирующих новую современность. Активные мир-экономики, стремясь сделать рывок в чужое пространство, чтобы господствовать над ним, или, по образному выражению Ф. Броделя, выдвинуть в его сторо­ну «антенну», линию высокого напряжения, предполагали включить его в свою периферию. Однако альтернативные цивилизации через природные преграды, через противостояние и реванш отторгали такое вмешательство.

Несмотря на то, что жизнь цивилизаций – это постоянное заимствова­ние различных достижений, особенно доминантных свойств, которые наи­более удаются конкретной разновидности, это не мешает сохранению ими своих коренных особенностей и самобытности. Любое заимствование ин­терпретируется в соответствии с фундаментальными основами данной ци­вилизации и проходит процесс ассимиляции. Принимая экспорт достиже­ний научно-технического прогресса – индустриальной материальной осно­вы западной цивилизации – весь остальной мир не принимает всю эту цивилизацию целиком, хотя структура каждой отдельной цивилизации ме­няется в результате такого заимствования. «На первый взгляд, каждая циви­лизация походит на товарную станцию, которая только и занимается тем, что принимает и отправляет самые разные грузы. Однако, даже если ее об этом просят, цивилизация может упорно отказываться от того или иного

---

дара извне. На это указал Морис Мосс: не может существовать цивилиза­ции, достойной так называться, если она что-то не отвергает, от чего-то не отказывается. При этом каждый раз отказ наблюдается после долгих колеба­ний и попыток ассимилирования. Будучи продуманным, сопровождаемый долгими сомнениями, такой отказ является чрезвычайно важным» [3, c. 59].

Сохранение глубинной структуры цивилизации происходит в результате именно этих, так называемых «цивилизационных» или «долговременных» отказов, когда цивилизация говорит решительное «нет» некоторым ключе­вым для нее заимствованиям, которые предлагают ей соседние цивилизации и которые являются для нее разрушительными, таким заимствованиям, при конвергенции с которыми она будет поглощена этими цивилизациями и перестанет существовать как самобытное целое. «Цивилизация чаще всего отторгает любое культурное благо, которое угрожает одной из ее структур. Этот отказ заимствовать, эта скрытая враждебность относи­тельно редки, но они всегда ведут нас в самое сердце цивилизации» [3, c. 58]. Исторически таким радикальным отказом в Европе был отказ ми­ра Средиземноморья принять итоги Реформации, которые захватили север­ные и часть ее центральных регионов. Сохранив верность католичеству, Средиземноморье осталось верным Риму и защитило свою идентичность. Причем окончательное оформление такого отказа происходило очень медленно, колебания были значительными в течение нескольких веков. Этот выбор свершается почти бессознательно, но благодаря ему цивилизация од­новременно частично пересматривает свое прошлое. В результате происхо­дит процесс самоосознания, «очищение коллективной личности», формиро­вание обновленного облика цивилизации.

Другим примером цивилизационного отказа называют неприятие евро­пейским миром коммунистической парадигмы. Хотя очевидно, что опреде­ленное заимствование произошло, но оно приобрело свои особые европей­ские черты, известные сегодня как «социальное государство» западного ти­па. Причем формы последнего также значительно варьируют в европейском регионе. Приняв отчасти этот выбор, Европа выкроила его по своим меркам.

Для России таковым был «долговременный отказ» 1054 г., который пер­воначально привел к разделению на Восточно-Ромейское и Западно-Ромейское царства. Г.П. Федотов, глубокий исследователь русского самосо­знания, писал об этом событии, что оно явилось источником «и своеобра­зия, и органичности русской культуры, ее величия и ее изъянов» [20]. «Рус­ская мысль и сердце были отлиты по восточно-христианской форме» [20], и это основание стало формообразом для этических и культурно-политиче­ских вариаций, реплик последующих радикальных «отказов» на протяже­нии многоликой тысячелетней российской истории.

Линии раздела между цивилизациями очень медленно варьируют. В ка­честве примера Бродель приводит границу между Европой и Московским государством. «В XVII в. восточная граница европейского мира-экономики проходила на востоке Польши; она исключала [из него] обширную “Моско­вию”. Последняя была для европейца краем света» [2, c. 19]. В XXI в. пора­зительно то, что несмотря на возросшие технологические возможности, эти границы воспроизводятся. Сегодня водораздел между Европейским ци­вилизационным пространством и российским проходит по той же линии, несмотря на прогресс в коммуникациях по сравнению с эпохой, к которой отсылает нас тезис Ф. Броделя.

Современный «долговременный цивилизационный отказ» России, на­блюдающийся после необходимых по «закону жанра» длительных маятни­кообразных колебаний в отношениях с евро-американской «мир-цивилиза­цией», подтверждает определенность ее цивилизационного бытия, состоя­тельность как самостоятельной «мир-цивилизации», хотя сохраняется диффузность и неопределенность (неокончательность) границ ее как такой «мир-цивилизации» hic et nunc, «здесь и сейчас». При этом главнейшей за­дачей России является обретение нового энергетического импульса для самоидентификации и движения вперед.

Россия меняет вектор: ориентация на Север?

На фоне сверхактивности евро-американской цивилизации, определяв­шей в течение нескольких веков развитие мира, Россия предстает как одно из тех других пространств, иных реальностей, которые от него ускользают, остаются ему чужды. Но такое не-участие вовсе не означает, что эти про­странства выпадают из цивилизации. Это – зона другой или других цивили­заций, которые в определенный момент могут прийти в движение и всту­пить во взаимодействие с динамичными центрами силы. «Зоны спокой­ствия» активизируются по собственной воле, не по принуждению, они вступают в поле мировой истории чаще всего по внутренним мотивам, под влиянием собственных импульсов.

Если мы посмотрим на историю России, то увидим, что она иницииро­вала интенсивные коммуникации с европейской цивилизацией, по крайней мере, трижды за свою историю – во времена Петра I, в начале XX в. (усвое­ние марксистской парадигмы) и в конце XX в. И хотя об этих периодах не­редко рассуждают в терминах «догоняющей модернизации», которая пред­полагает определенную зависимость от копируемого образца, следует при­знать, что Россия выходила из самоизоляции совершенно добровольно, по собственным побуждениям. Петровские реформы родились из его «Ве­ликого посольства», совершенного по высокой монаршей воле, со своими

целями и задачами. Исходом последовавших преобразований должно было стать мощное индустриальное государство, совершенно самостоятельное, цивилизационно соразмерное европейскому. События начала XX в., несмот­ря на дискуссии об иностранном вмешательстве, созревали в российских реалиях, и, в результате, создали новую, отличную от европейской, цивили­зационную форму, хотя и в противоречии с первоначальным замыслом твор­цов социалистической революции как «общечеловеческой». Эксперимент 90-х гг. XX в. вначале представлялся как добровольная смена парадигмы развития на условиях партнерского равенства. По точному замечанию В.Л. Цымбурского, тогда произошел не «распад» СССР, а сжатие государ­ства Российского – СССР, ибо страна сохранила свою цивилизационную и государственную идентичность [24].

При этом исторически российское пространство никогда не было абсо­лютно закрытым для европейского мира-экономики, о чем свидетельствуют уходящие в глубь веков торговые связи, к примеру, Новгорода с Ганзой, а позднее – коммерческие коммуникации, проходившие через Архангельск, где преобладали английские купцы, и через Нарву, которую контролировали голландцы, благодаря чему там теснились корабли со всего западного конти­нента. Если Россия и оставалась достаточно замкнутой, то это было обуслов­лено не ее враждебностью по отношению к Европе, а, скорее, было след­ствием сосредоточенности на решении внутренних проблем – трудностей контроля над обширной территорией, малонаселенностью, восстановлением после военных столкновений с соседями. Эти препятствия создали весомые предпосылки для самоорганизации отдельно от Европы, учреждая собствен­ную сеть связей (на основе обмена с «большим радиусом» действия в услови­ях большой протяженности, климатического и хозяйственного разнообразия).

В то же время в поисках устойчивого существования России приходи­лось неоднократно менять онтологический вектор своего развития. Глубин­ную логику этого движения сформулировал Н.С. Трубецкой, который писал: «Всякое государство жизнеспособно лишь тогда, когда может осуществлять те задачи, которые ставит ему географическая природа его территории» [19, c. 16]. Полагая, что существует взаимозависимость между историче­ской судьбой нации и спецификой того места, которое она занимает, он счи­тал, что национальная телесность воспринимает и оценивает потенции тер­ритории, ее сильные динамические точки роста и стремится реализовать их, исходя из вызовов времени. Он обозначил исторические этапы про­странственных экспериментов такого рода как «географическое задание».

«Географическое задание» Киевской Руси, которая занимала лишь западную часть территории, ставшей позднее российской, писал он, опреде­ляла меридиональная ось от Балтийского моря до Черного, по которой про­ходил торговый путь «из варяг в греки». Вокруг этого направления выстраи‐

валась успешная торгово-экономическая политика и процветание удельных княжеств до тех пор, пока набеги кочевников не остановили рост их могу­щества и не подорвали эффективность соответствующего политико-эконо­мического устройства.

Уже на следующем этапе развития русского государства – в эпоху Мо­сковского царства – горизонтальная ось развития Восток-Запад, поперемен­но меняя ориентацию, стала для России перспективной на долгие времена. Первоначально Иван IV, реализуя западную ориентацию политики государ­ства, пытался расширить свое влияние в этом направлении, но неудачи Ли­вонских войн показали бесплодность его устремлений. Восточное террито­риальное расширение оказалось более успешным, и с приобретением Ка­занского царства, а также последующего освоения Сибири, Московское царство укрепило свою государственность на длительное время. Политиче­ские стратегии Ивана Грозного, выработанные методом проб и ошибок, подтвердили масштабные кумулятивные результаты действий России имен­но в восточном направлении.

Несмотря на эпизодические интенсивные контакты с Европой, основным вектором пространственного движения России было направление, связанное с Востоком – Средней Азией и Сибирью. За одно столетие, пишет Ф. Бродель, Россия завладевает сибирскими пространствами, и ее продвижение останови­лось только, когда она южнее натолкнулась на Китай. Таким образом, грани­цы российской цивилизации заканчивались там, где начинались границы двух других, в ту эпоху также «молчащих», но потенциально могущественных «миров-цивилизаций» – Китая и Индии [2, c. 473]. Это отмечает и В.Л. Цым­бурский, выделяя паттерн российской идентичности, который для него, не­смотря на ряд деформаций, уходит корнями в Московское царство. «Органи­ческой частью становления самого Московского царства, – пишет он, – было решение “казанского вопроса”… и прорыв русских в кажущуюся беспредель­ность восточных трудных пространств… до встречи с китайцами» [23].

Идея связки Восток-Запад была для России очередным геополитическим заданием, которое она неотступно реализовывала вплоть до начала XXI в. После крушения Советской системы перед страной встала проблема очеред­ного воссоздания идентичности, и для этого, по-видимости, необходима но­вая материальная точка отсчета. К настоящему времени можно предполагать, что все более проявляет себя «геополитическое задание», соответствующее вызовам XXI столетия – «русский Север», «Северная Евразия». Размышления над идеей Севера в XXI в. начались с Арктики, хотя климатически россий­ский Север – это не только Заполярье, но также Сибирь, которая идентифици­руется как суровое Северное пространство. Завоевание его, построение опор­ных ключевых городов как точек грядущего роста – первый шаг в реализации нового – северного «геополитического задания» современности.

О таком способе интенсификации освоения пространства «в условиях растянутой государственной территории» писал еще В.П. Семенов-Тян-Шанский. Главной задачей, стоящей перед Россией, он считал переосмыс­ление ментального разрыва между «европейскостью» и «азийскостью», подчеркивая первостепенную важность изменения привычного географи­ческого представления о Российской Империи как об искусственно деля­щейся Уральским хребтом на совершенно неравные по площади Европей­скую и Азиатскую части. «Нам более, чем кому-либо на свете, не следует различать Европу от Азии, а, напротив, стараться соединять ее в одно гео­графическое целое… Евразийский материк населен спокон веков двумя раз­личными, равноправными по своему историческому развитию расами, кото­рые можно различать только по цвету кожи, но не как «азиатов» и «европей­цев»… [15], – писал русский ученый. Он называл это пространство коренным российским пространством, «особой культурно-экономической единицей Русской Евразии» [15]. Проблемой этого «сверхбольшого про­странства» является сближение его географического центра и культурно-экономического. Разрешение ее возможно, по его мнению, двумя способа­ми – через перенос столицы (например, в Екатеринбург) и через создание новых экономико-культурных центров, анклавов ускоренного развития. Именно этот второй путь, идея которого, похоже, «услышана» современной Россией, он считал предпочтительным.

Наряду с сибирским направлением, В.П. Семенов-Тян-Шанский указы­вает на необходимость контролировать арктическое побережье, с которым сегодня также ассоциируется в концентрированном виде идея Севера. Именно Арктика активизирует интересы всех геополитических «центров силы» современности – США, Европы, Китая и, конечно же, России.

Потенциальная значимость для России арктического региона осознава­лась с конца XIX в. Л.И. Мечников в своей гидрографической цивилизацион­ной теории отмечал, что наряду с континентальной Европой, которая в ту эпо­ху превратилась в «ось цивилизации» и центр культурного мира, шло образо­вание «второстепенных» цивилизаций вокруг других морей – на берегах Северного моря это Англия и Дания, на Балтийском море – Швеция, Ливония, Россия. «Трансляция цивилизационной эстафеты», в соответствии с его воз­зрениями, предполагала перемещение первоначальных «центров цивилиза­ции» в рамках третьего «океанического периода» не только с берегов Среди­земного моря на берега Атлантического океана, но и последующую возраста­ющую «культурную ценность Северного Полярного океана» [13, c. 187].

Об особой роли для страны Северного Ледовитого океана в начале XX в. провидчески писал Д.И. Менделеев в своих трудах – «К познанию России» и «Заветные мысли». Он сосредоточил свои усилия на определении топографи­ческого центра России. Такой центр представляет, по его мнению, место опти‐

мума как поиска исторической устойчивости национального пространства. Он подобен центру тяжести, указывает Дмитрий Иванович, а центр тяжести позволяет удерживать в равновесии все тело при каком угодно относительном положении его частей. Его определение важно с точки зрения обретения ма­териального основания для скрепления телесности страны, для реализации ее связности – проблема, которая сегодня остается в России одной из важней­ших. По расчетам Д.И. Менделеева, оказалось, что «центр поверхности всей России располагается между Обью и Енисеем в Енисейской губернии, немного южнее города Туруханска, лежащего вблизи от Северного полярного круга… Столь северное положение центра поверхности России определяется тем, что у нас чересчур много берегов Ледовитого океана» [12, c. 177].

Северный океан, полагал он, таит в себе огромные перспективы для со­циально-экономического прогресса страны, связанные с развитием в буду­щем коммерческого судоходства, а также с теми природными ресурсами, ко­торые в нем сокрыты. «У России так много берегов Ледовитого океана, – писал он, – что нашу страну справедливо считают лежащей на берегу этого океана. Мои личные пожелания в этом отношении сводятся к тому, чтобы мы этим воспользовались как можно полнее и поскорее» [12, c. 44].

Идеи Д.И. Менделеева выглядят не просто пророческими. Подобно ге­ниальному открытию пустот в его знаменитой таблице, которые предпола­гали предуказание на наличие неизвестных науке элементов, он определил то место, которое в ту технологическую эпоху выглядело совершенно неве­роятным с точки зрения значимости в хозяйственном и тем более политиче­ском развитии страны. И эта потенция непостижимым образом оказалась в ситуации нашего времени такой, которая привлекает к себе внимание всего мира, и, к тому же, такой, которая может выступить в роли нового «геополитического задания» России, способного дать спасительный им­пульс для ее возрождения в XXI в.

Это тем более вероятно, что идея «России как Севера» исторически укоренена в российском культурно-цивилизационном контексте, как свиде­тельствуют многочисленные исследования в этой области А.А. Кара-Мурзы [9], [11], [10]. «Русское северянство», отмечает он, зародилось как полуофи­циальная доктрина в сочинениях императрицы Екатерины Великой, гармо­нично вписалось в «Историю государства российского» Н.М. Карамзина, в ее литературу и культуру в целом и воспроизводилось в европейском со­знании, соотносившем все русское с лексемой «Север». А.А. Кара-Мурза показывает, что русское литературно-культурное «северянство» не ограни­чивается географической топонимикой, но имеет глубокие философские и цивилизационные основания, осуществляя задачу противостояния мета­физического «Севера» всему метафизическому «Югу».

«Идентификационная матрица» «русского северянства», пишет он, была утрачена с переориентацией поисков русской идентичности по оси «Запад» – «Восток», не получив своего завершения. В указанной нами терминологии Н.С. Трубецкого этот период совпадает с реализацией «западно-восточного» «геополитического задания».

Ситуация стала постепенно меняться в начале XXI в., особенно в по­следние десятилетия, когда Россия заявила о суверенной политике государ­ства, о необходимости аутентичного цивилизационного проекта. Одновре­менно проявился новый глобальный планетарный «вызов» – освоение Арк­тики. Для России он оказался «родным», но «отложенным», латентным, потенциально присутствующим в коллективном подсознательном, ожидаю­щим своего часа «геополитическим заданием».

«Север» как большая идентификационная идея, и как часть ее – Аркти­ческое геополитическое задание, сегодня становятся реальностью в ре­зультате климатических изменений, а сам Арктический океан оказывается, как выражаются западные эксперты, «частью большой политической игры XXI века» [40, с. 107].

Согласно данным доклада Межправительственной группы по измене­нию климата 2019 г., глобальное потепление в Арктической зоне в два-три раза выше среднепланетарного. При таких темпах Северный морской путь может почти полностью освободиться ото льда к 2040–2050 гг. Таким об­разом, Северный Ледовитый океан, некогда непроходимый барьер, станет мостом между Азией и Западом. Как утверждают европейские аналитики, «морская магистраль протяженностью 6000 км между портом Мурманска на Западе и Беринговым проливом на востоке должна стать одним из двига­телей экономического роста России на ближайшие десять лет» [40, с. 109].

Предвиденное Д.И. Менделеевым особое значение Северного океана для будущих стратегий России становится реальностью. «Север» может стать новой, самостоятельной точкой опоры российской цивилизационной матрицы – Северной Евразии, позволяя преодолеть ставший за последние столетия едва ли не неразрешимым дуализм «Запад» – «Восток» с его дли­тельной и сложной идеологической и политико-философской историей.

* * *

Проблема современной России состоит в том, что в конце XX в. она от­реклась от стремления быть самостоятельным миром-цивилизацией. Вме­сто многосложного и трудоемкого, но плодотворного пути взаимодействия с европейским мир-экономикой и миром-цивилизацией, она сделала по­пытку стать его частью. В результате она утратила даже статус полупери­ферии. Точнее, на какой-то период она стала квазипериферией. Но пробле‐

ма состоит в том, что на периферии все действует против зависимого не­самостоятельного государства, в том числе новые технологии, заимствова­ние капитала и даже собственное ресурсное богатство. Страны, оказавшие­ся в положении так называемых «развивающихся», или «модернизируе­мых», могут прогрессировать, только «сломав современный мировой порядок» [2, c. 559]. Такой слом происходит сегодня благодаря пробужде­нию целого ряда самостоятельных не-западных «миров-цивилизаций», в ряду которых оказывается Россия.

Переход в стадию, схематично обозначаемую как «государства-цивилиза­ции», главной характеристикой которых является сверхбольшое единое гео­графическое и культурно-политическое пространство, выдвигает на первый план задачу организации такого пространства, поиск механизмов сплоченно­сти социального целого. Для России это означает необходимость осмысления ее евразийского бытия как органической целостности Европы и Азии.

Эволюция мировой системы от эпохи господства «городов-государств» через «территориальные государства» к «цивилизационным государствам», обозначая возникновение планетарных макрорегионов, перекликается с идеями русских евразийцев об образовании «государств-миров», «госу­дарств-материков», которые характеризуются политическим и социально-культурным единством и бытие которых предполагает рождение, по крайней мере, пяти пан-проектов (пан-европейского, пан-американского, пан-евразийского, пан-исламистского, пан-азиатского) [25].

Тенденция развития современного мира вполне укладываются в такое предвидение. Сегодня многовековое господство евро-американского циви­лизационного образца ставится под сомнение рядом не-западных госу­дарств. Новое «время мира» предполагает единовременное сосуществова­ние нескольких «миров-цивилизаций» – много-цивилизационность. Главная проблема заключается в возможности преодоления «столкновения цивили­заций» и выработке такого сценария существования, который может обеспе­чить позитивный цивилизационный баланс нового мирового порядка.

Спиридонова Валерия Игоревна – доктор философских наук, главный научный сотрудник сектора философских проблем политики Института философии РАН.

109240, Россия, Москва, ул. Гончарная, д. 12, стр. 1.

Valeria I. Spiridonova – Sc.D. in Philosophy, Chief Research Fellow, Department of the Philosophical Problems of Politics, Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences.

109240, 12/1 Goncharnaya str., Moscow, Russia.

vspirid@yandex.ru

Список литературы

1. 1. Бродель Ф. Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV–XVIII вв. Т. 3. М.: Прогресс, 1992. 680 c.

2. 2. Бродель Ф. Грамматика цивилизаций. М.: Весь Мир, 2014. 560 с.

3. 3. Бродель Ф. Динамика капитализма. Смоленск: Полиграмма, 1993. 127 с.

4. 4. Бродель Ф. Игры обмена. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. Т. 2. М.: Прогресс, 1998. 634 с.

5. 5. Бродель Ф. Структуры повседневности. Возможное и невозможное. Материаль­ная цивилизация, экономика и капитализм. XV–XVIII вв. Т. 1. М.: Прогресс, 1986. 624 с.

6. 6. Бурстин Д. Американцы: Колониальный опыт. М.: Прогресс-Литература, 1993. 480 с.

7. 7. Валлерстайн И. и др. Закат империи США: кризисы и конфликты. М.: МАКС Пресс, 2013. 248 с.

8. 8. Замятина Н.Ю. Зона освоения (фронтир) и ее место в американской и русской культурах // Общественные науки и современность. 1998. № 5. C. 75–89.

9. 9. Кара-Мурза А.А. Концепция «русского северянства» в героических одах Г.Р. Державина (к вопросу о российской идентичности) // Политическая концеп­тология. 2017. № 3. С. 187–194.

10. 10. Кара-Мурза А.А. Россия как «Север»: проблемы цивилизационной идентично­сти в философии Бориса Пастернака (к 130-летию со дня рождения) // Философ­ский журнал. 2020. № 2. С. 5–18.

11. 11. Кара-Мурза А.А. «Русское северянство» князей Вяземских (к вопросу о нацио­нальной идентичности) // Вопросы философии. 2018. № 3. С. 5–13.

12. 12. Менделеев Д.И. К познанию России. М.: Айрис-Пресс, 2002. 576 с.

13. 13. Мечников Л.И. Цивилизация и великие исторические реки. М.: Айрис-Пресс, 2013. 320 с.

14. 14. Неклесса А. Преодоление Евразии // Развитие и экономика. 2013. № 5. С. 162. URL: http://devec.ru/almanah/5/1307-aleksandr-neklessa-preodolenie-evrazii.html (дата обращения 12.09.2022).

15. 15. Семенов-Тян-Шанский В. О могущественном территориальном владении приме­нительно к России. Очерк по политической географии // Пространственная эко­номика. 2018. № 2. С. 144–160.

16. 16. Смирнов А.В. Всечеловеческое vs общечеловеческое. М.: Садра: Издательский Дом ЯСК, 2019. 216 с.

17. 17. Согрин, В.В. Цивилизационное и междисциплинарное изучение истории США // Новая и новейшая история. 2012. № 1. С. 25–43.

18. 18. Тернер Ф.Дж. Фронтир в американской истории. М.: Весь Мир, 2009. 303 с.

19. 19. Трубецкой Н.С. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока // Трубец­кой Н.С. Наследие Чингисхана. М.: Эксмо, 2019. С. 15–88.

20. 20. Федотов Г.П. Русское религиозное сознание: киевское христианство. Х–ХIII вв. // Библиотека Гумер. URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Article/fed_ russrel.php (дата обращения: 01.06.2022).

21. 21. Фурсов А.И. Будущее русской государственности: Нация? Цивилизация? Иное? // Российская Федерация сегодня. 2011. № 6. С. 25–27. URL: http://​www.политуправление.рф/arhiv/avtoritet/person/Fursov_nation.html (дата обраще­ния 28.05.2022).

22. 22. Хардт М., Негри А. Империя. М.: Праксис, 2004. 440 с.

23. 23. Цымбурский В.Л. Остров Россия // Русский архипелаг. URL: https://web.archive. org/web/20090607095717/ http://archipelag.ru/ru_mir/ostrov-rus/cymbur/island_ russia/ (дата обращения: 17.06.2022).

1. 24. Цымбурский В.Л. «Остров Россия» за семь лет, или Приключения одной геополи­тической концепции // Русский архипелаг. URL: http://www.archipelag.ru/ru_mir/ ostrov-rus/cymbur/67/ (дата обращения: 25.06.2022).

2. 25. Чхеидзе К.А. Лига Наций и государства-материки // Политнаука. URL: http://www. politnauka.org/library/mpimo/chh.php (дата обращения: 11.06.2022).

3. 26. Шмитт К. Номос земли в праве на­родов jus publicum europaeum. СПб.: Влади­мир Даль, 2008. 669 с.

4. 27. Acharya A. The Myth of the “Civilization State”: Rising Powers and the Cultural Challenge to World Order // Ethics & International Affairs. 2020. Vol. 34, Iss. 2, Sum­mer, pp. 139–156.

5. 28. Badie, B., Dominique V. Fin du leadership américain? L’état du monde. P: La Décou­verte. 2020. 256 р.

6. 29. Boniface P. Le monde unipolaire n’existe plus // La mondialisation en questions / Sci­ences Humaines. № 3 (290). 2017. P. 3.

7. 30. Cho K. The Middle Kingdom: Civilisation State or Nation State? // Knowledge. Econom­ics & Finance. October 21. 2009. URL: http://knowledge.insead.edu/economics-politics/​the-middle-kingdom-civilisationstate-or-nation-state-1370 (access date: 11.06.2022).

8. 31. Coker Ch. The Rise of the Civilisational State. Cambridge: Polity Press, 2019. 224 p.

9. 32. Jacques М. When China Rules the World: The End of the Western World and the Birth of a New Global Order. London: Penguin Books, 2012. 848 p.

10. 33. Jain A. Comparing Civilization-State Models. China, Russia, India // Journal of Indo-Pacific Affairs. Summer. 2021. Pp. 93–125.

11. 34. Kaufman A. China’s Discourse of “Civilization”: Visions of Past, Present, and Future // The Asian Institute for Policy Studies. URL: https://theasanforum.org/chinas-discourse-of-civilization-visions-of-past-present-and-future/ (access date: 11.06.2022).

12. 35. Kumar R. L’Inde: État-nation ou État-civilisation? // Hérodote: stratégies, géogra­phies, idéologies. No. 10. 1993. Pp. 43–60. URL: https://gallica.bnf.fr/ark:/12148/​bpt6k56209715/texteBrut (access date: 10.06.2022).

13. 36. Louis Fr. Le XXIe siècle, âge des États civilisations? // La Revue Conflits. 4 novem­bre, 2019. URL: https://www.revueconflits.com/etat-europe-mondialisation/ (access date: 26.06.2022).

14. 37. Maçães Br. The Attack Of The Civilization-State // Noema Magazine. June 15, 2020. URL: https://www.noemamag.com/the-attack-of-the-civilization-state/ (access date: 06.06.2022).

15. 38. Mélandri P. Le déclin de l’Empire américain? // La fin des Empires, éd. Patrice Gueniffey, Perrin, 2016. Pp. 449–469.

16. 39. Pabst A. China, Russia and the return of the civilisational state // New Statesman. 8 May, 2019. URL: https://www.newstatesman.com/2019/05/china-russia-and-return-civilisational-state (access date: 11.03.2022).

17. 40. Pasquier D. Dans l’océan arctique, la Russie ne perd pas le Nord // Revue de Défense Nationale. 2021. № 3 (838). Pp. 107–114.

18. 41. Prabhu J.A. Why the idea of India as a “civilisational” state will simply not fly // Firstpost. 2014. URL: https://www.firstpost.com/india/idea-india-civilisational-state-will-simply-fly-1839641.html (access date: 22.03.2022).

19. 42. Rachman G. China, India and the rise of the “civilisation state” // Financial Times. 2019. 4 March. URL: https://thelivinglib.org/china-india-and-the-rise-of-the-civilisation-state/ (access date: 16.05.2022).

20. 43. Roussinos A. The irresistible rise of the civilisation-state // UnHard. URL: https://unherd.com/2020/08/the-irresistible-rise-of-the-civilisation-state/ (access date: 22.05.2022).

1. 44. Singh A.P. New Paradigm For India: From Nation-State To Civilizational-State // Swarajya. URL: https://swarajyamag.com/books/new-paradigm-for-india-from-nation-state-to-civilizational-state (access date: 09.03.2022).

2. 45. Therborn G. States, Nations, and Civilizations // Fudan Journal of the Humanities and Social Sciences. 2021. № 14. Pp. 225–242.

3. 46. Xing Li, Show T.M. The Political Economy of Chinese State Capitalism // The Jour­nal of China and International Relations. 2013. Vol. 1, No. 1. URL: https://journals. aau.dk/index.php/jcir/article/view/218/155 (access date: 07.05.2022).

4. 47. Weiwei Zh. The China Wave: The Rise of a Civilizational State. Singapure: World Century Publishing Corporation. 2012. 190 p.

References

1. 1. Brodel F. Vremya mira. Materialnaya tsivilizatsiya, ekonomika i kapitalizm. XV–XVIII vv. T. 3. M.: Progress. 1992. 680 c.

2. 2. Brodel F. Grammatika tsivilizatsiy. M.: Ves Mir. 2014. 560 s.

3. 3. Brodel F. Dinamika kapitalizma. Smolensk: Poligramma. 1993. 127 s.

4. 4. Brodel F. Igry obmena. Materialnaya tsivilizatsiya. ekonomika i kapitalizm. T. 2. M.: Progress. 1998. 634 s.

5. 5. Brodel F. Struktury povsednevnosti. Vozmozhnoye i nevozmozhnoye. Materialnaya tsivilizatsiya, ekonomika i kapitalizm. XV–XVIII vv. T. 1. M.: Progress. 1986. 624 s.

6. 6. Burstin D. Amerikantsy: Kolonialnyy opyt. M.: Progress-Literatura. 1993. 480 s.

7. 7. Vallerstayn I. i dr. Zakat imperii SShA: krizisy i konflikty. M.: MAKS Press. 2013. 248 s.

8. 8. Zamyatina N.Yu. Zona osvoyeniya (frontir) i eye mesto v amerikanskoy i russkoy kulturakh // Obshchestvennyye nauki i sovremennost. 1998. № 5. C. 75–89.

9. 9. Kara-Murza A.A. Kontseptsiya «russkogo severyanstva» v geroicheskikh odakh G.R. Derzhavina (k voprosu o rossiyskoy identichnosti) // Politicheskaya kontsep­tologiya. 2017. № 3. S. 187–194.

10. 10. Kara-Murza A.A. Rossiya kak «Sever»: problemy tsivilizatsionnoy identichnosti v filosofii Borisa Pasternaka (k 130-letiyu so dnya rozhdeniya) // Filosofskiy zhurnal. 2020. № 2. S. 5–18.

11. 11. Kara-Murza A.A. «Russkoye severyanstvo» knyazey Vyazemskikh (k voprosu o nat­sionalnoy. identichnosti) // Voprosy filosofii. 2018. № 3. S. 5–13.

12. 12. Mendeleyev D.I. K poznaniyu Rossii. M.: Ayris-Press. 2002. 576 s.

13. 13. Mechnikov L.I. Tsivilizatsiya i velikiye istoricheskiye reki. M.: Ayris-Press. 2013. 320 s.

14. 14. Neklessa A. Preodoleniye Evrazii // Razvitiye i ekonomika. 2013. № 5. S. 162. URL: http://devec.ru/almanah/5/1307-aleksandr-neklessa-preodolenie-evrazii.html (access date: 12.09.2022).

15. 15. Semenov-Tyan-Shanskiy V. O mogushchestvennom territorialnom vladenii pri­menitelno k Rossii. Ocherk po politicheskoy geografii // Prostranstvennaya ekonomika. 2018. № 2. S. 144–160.

16. 16. Smirnov A.V. Vsechelovecheskoye vs obshchechelovecheskoye. M.: Sadra: Izdatel­skiy Dom YaSK. 2019. 216 s.

17. 17. Sogrin V.V. Tsivilizatsionnoye i mezhdistsiplinarnoye izucheniye istorii SShA // Novaya i noveyshaya istoriya. 2012. № 1. S. 25–43.

18. 18. Terner F. Dzh. Frontir v amerikanskoy istorii. M.: Ves Mir. 2009. 303 s.

19. 19. Trubetskoy N.S. Vzglyad na russkuyu istoriyu ne s Zapada, a s Vostoka // Trubetskoy N.S. Naslediye Chingiskhana. M.: Eksmo. 2019. S. 15–88.

1. 20. Fedotov G.P. Russkoye religioznoye soznaniye: kiyevskoye khristianstvo. X–XIII vv. // Biblioteka Gumer. URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Article/fed_ russrel.php (access date: 01.06.2022).

2. 21. Fursov A.I. Budushcheye russkoy gosudarstvennosti: Natsiya? Tsivilizatsiya? Inoye? // Rossiyskaya Federatsiya segodnya. № 6. 2011. S. 25–27. URL: http://www.polituprav leniye.rf/arhiv/avtoritet/person/Fursov_nation.html (access date 28.05.2022).

3. 22. Khardt M., Negri A. Imperiya. M.: Praksis. 2004. 440 s.

4. 23. Tsymburskiy V.L. Ostrov Rossiya // Russkiy arkhipelag. URL: https://web.archive. org/web/20090607095717/ http://archipelag.ru/ru_mir/ostrov-rus/cymbur/island_russia/ (access date: 17.06.2022).

5. 24. Tsymburskiy V.L. «Ostrov Rossiya» za sem let, ili Priklyucheniya odnoy geopoliticheskoy kontseptsii // Russkiy arkhipelag. URL: http://www.archipelag.ru/​ru_mir/ostrov-rus/cymbur/67/ (access date: 25.06.2022).

6. 25. Chkheidze K.A. Liga Natsiy i gosudarstva-materiki // Politnauka. URL: http://​www.politnauka.org/library/mpimo/chh.php (access date: 11.06.2022).

7. 26. Shmitt K. Nomos zemli v prave na­rodov jus publicum europaeum. SPb.: Vladimir Dal. 2008. 669 s.

8. 27. Acharya A. The Myth of the «Civilization State»: Rising Powers and the Cultural Challenge to World Order // Ethics & International Affairs. 2020. Vol. 34, Iss. 2, Sum­mer, pp. 139–156.

9. 28. Badie, B., Dominique V. Fin du leadership américain? L’état du monde. P: La Décou­verte. 2020. 256 р.

10. 29. Boniface P. Le monde unipolaire n’existe plus // La mondialisation en questions / Sci­ences Humaines. № 3 (290). 2017. P. 3.

11. 30. Cho K. The Middle Kingdom: Civilisation State or Nation State? // Knowledge. Econom­ics & Finance. October 21, 2009. URL: http://knowledge.insead.edu/economics-politics/​the-middle-kingdom-civilisationstate-or-nation-state-1370 (access date: 11.06.2022).

12. 31. Coker Ch. The Rise of the Civilisational State. Cambridge: Polity Press, 2019. 224 p.

13. 32. Jacques М. When China Rules the World: The End of the Western World and the Birth of a New Global Order. London: Penguin Books, 2012. 848 p.

14. 33. Jain A. Comparing Civilization-State Models. China, Russia, India // Journal of Indo-Pacific Affairs. Summer. 2021. Pp. 93–125.

15. 34. Kaufman A. China’s Discourse of “Civilization”: Visions of Past, Present, and Future // The Asian Institute for Policy Studies. URL: https://theasanforum.org/chinas-discourse-of-civilization-visions-of-past-present-and-future/ (access date: 11.06.2022).

16. 35. Kumar R. L’Inde: État-nation ou État-civilisation? // Hérodote: stratégies, géogra­phies, idéologies. No. 10. 1993. Pp. 43–60. URL: https://gallica.bnf.fr/ark:/12148/ bpt6k56209715/texteBrut (access date: 10.06.2022).

17. 36. Louis Fr. Le XXIe siècle, âge des États civilisations? // La Revue Conflits. 4 novem­bre, 2019. URL: https://www.revueconflits.com/etat-europe-mondialisation/ (access date: 26.06.2022).

18. 37. Maçães Br. The Attack Of The Civilization-State // Noema Magazine. June 15, 2020. URL: https://www.noemamag.com/the-attack-of-the-civilization-state/ (access date: 06.06.2022).

19. 38. Mélandri P. Le déclin de l’Empire américain? // La fin des Empires, éd. Patrice Gueniffey, Perrin, 2016. Pp. 449–469.

20. 39. Pabst A. China, Russia and the return of the civilisational state // New Statesman. 8 May, 2019. URL: https://www.newstatesman.com/2019/05/china-russia-and-return-civilisational-state (access date: 11.03.2022).

21. 40. Pasquier D. Dans l’océan arctique, la Russie ne perd pas le Nord // Revue de Défense Nationale. 2021. № 3 (838). Pp. 107–114.

1. 41. Prabhu J.A. Why the idea of India as a “civilisational” state will simply not fly // Firstpost. 2014. URL: https://www.firstpost.com/india/idea-india-civilisational-state-will-simply-fly-1839641.html (access date: 22.03.2022).

2. 42. Rachman G. China, India and the rise of the “civilisation state”// Financial Times. 2019. 4 March. URL: https://thelivinglib.org/china-india-and-the-rise-of-the-civilisation-state/ (access date:16.05.2022).

3. 43. Roussinos A. The irresistible rise of the civilisation-state // UnHard. URL: https://unherd.
   com/2020/08/the-irresistible-rise-of-the-civilisation-state/ (access date: 22.05.2022).

4. 44. Singh A.P. New Paradigm For India: From Nation-State To Civilizational-State // Swarajya. URL: https://swarajyamag.com/books/new-paradigm-for-india-from-nation-state-to-civilizational-state (access date: 09.03.2022).

5. 45. Therborn G. States, Nations, and Civilizations // Fudan Journal of the Humanities and Social Sciences. 2021. № 14. Pp. 225–242.

6. 46. Xing Li, Show T.M. The Political Economy of Chinese State Capitalism // The Jour­nal of China and International Relations. 2013. Vol. 1, No. 1. URL: https://journals. aau.dk/index.php/jcir/article/view/218/155 (access date: 07.05.2022).

7. 47. Weiwei, Zh. The China Wave: The Rise of a Civilizational State. Singapure: World Century Publishing Corporation. 2012. 190 p.